Часть первая

Часть вторая

Очередной сезон путешествий открывает перед нами все новые и новые города и страны. Мы видим их глазами путешественников, читая их путевые заметки, дневники и наблюдения. Сегодня — мы снова в Италии, следуем маршруту семейного психолога Владмамы Ольги Макаровой. И вместе с ней — продолжаем восхищаться Венецией и наблюдать за нравами темпераментных итальянцев.

На Сан-Марко

Дворец Дожа похорошел после реставрации, нельзя не отметить рельефный и цветистый боковой вход. Слово «дож» венецианское, означает «дюк» или «герцог». Среди гомонящей толпы на площади Сан-Марко каждый раз теряешься в своей неприкаянности, вглядываешься в отмеченные розовым две колонны, где оглашались приговоры: резким жестом палец вниз (смерть) или вверх — помиловать. И всегда мурашки по коже. Внешняя роскошь и величие дворца Дожа безмолвствуют о том, что происходило за фасадом.

Меня Сан-Марко быстро утомила — гомоном людей, детей, собак и голубей. Все жевали, клевали и глазели. Оркестрики из Флориана и противоположного ресторанчика почти не слышны. Утомленный Дворец дожей таял в лучах уходящего солнца, всей своей громадностью и помпезностью отсутствуя на этой тусовке. На Сан Марко часть площади в тени, там и располагались когда-то мясные и овощные ряды. Место оглашения приговоров и большого скопления народа. Она и осталась такой: открытой лишь Дворцу дожей и возбужденной.

Милые глупости

На небольшой площади (по меркам Венеции очень даже приличной) мальчишки гоняют футбол, по-итальянски — «калчио» (calcio), обегая внутренние колодцы, что традиционно расположены в центре всех таких внутренних дворов. Бьют зверcки. И как не разлетаются вдребезги стекла, не достается головам праздных туристов, не сметаются чашечки кофе в кафе напротив? Мастерство, однако, самой тифозной (tifoso — болельщик) футбольной страны. О футболе, будучи в Италии, промолчать невозможно — больная страна! Кажется, что футбол поглотил всех, включая женщин и детей. Наши мужчины заражены этой болезнью не меньше, вот только поводов для бурного триумфа пока маловато. Хочется им этого пожелать. Нет, не потому, что я хорошо отношусь к футболу, а потому, что для мужчин это прекрасный повод получить заряд энергии чистейшего мужского качества. Кому от этого хорошо в первую очередь?

В кресле-каталке сидит старая синьора. Держит прямо спину в инвалидном кресле. Одета в кремовое драповое пальто, на голове шляпка, чуть светлее тона пальто шарфик на шее и перчатки. Синьора в темных очках. Ее сиделка, очень похожая на уроженку Словении болтает со своей товаркой, они увлечены, фотографируются, галдят. Синьора безмолвствует, но время от времени тревожно выпрямляется и сжимает рукой в перчатке ручку каталки — подает знаки, до которых здоровым теткам и дела нет. Но вот сиделка вспоминает-таки о своей синьоре и увозит ее, попрощавшись с подругой.

И кто его знает, может, это картинка счастливой старости? Всюду встречаю много пожилых людей. Одеты прилично, ведут себя сдержанно и с достоинством, иногда слишком суровы. Но почему они так заметны? Наверное, они, как и туристы, составляют часть праздно болтающейся публики. А может, так и выглядит стареющая Европа? Для себя отмечаю, что с пожилыми членами общества очень уважительно и живо общается молодежь, в ответ и к ним довольно почтительное отношение. Одним словом, поколения общаются уважительно, не боясь получить грубый окрик либо претензию в свой адрес.

Второй вывод для себя делаю довольно грустный: пока еще сохраняются прямо противоположные тенденции в наших странах. Россиянин приходит к старости, как бы двигаясь по нисходящей — уходят не только годы и здоровье. Мы словно идем по пути истощения: уважения, денег, да и всех других ресурсов, питающих жизнь человека. Итальянцы, в целом, проходят путь накопления, двигаясь к спокойной старости и отдыху. Хотя приметы кризиса заметны и здесь — впервые увидела старика, каждый день просящего милостыню.

О детях и братьях наших меньших

То там, то сям идут молчаливые беспородные европейские собаки со своими хозяевами. Остается открытым вопрос, почему собаки так молчаливы, они не ссорятся, не лают на других собак и на не понравившихся им людей. Объяснить, почему они так беспородны легче — демократизм хозяев, мода, если хотите.

И до сих пор моему российскому пониманию недоступно, почему груднички у них одеты легче своих родителей, которые вроде бы двигаются, а не лежат в колясках? Никаких тебе чепчиков и шапочек на голове. Мужчины с младенцами — привычное зрелище. Они довольно ловко с ними управляются, с большим энтузиазмом возятся. Не стесняясь, целуют и тютюшкают. Причем, такое же отношение и к мальчикам постарше, папа, болтая с приятелем, время от времени гладит сына. Никакого тебе сурового «мужского» воспитания, во всяком случае, до школы. Наказывать физически и вовсе запрещено.

В то же самое время сидящие дома женщины вызывают куда меньше энтузиазма. Рожают сразу двоих, сидят дома: на лицах многих как бы написано об исполнении долга. Читаются на них и извечные ценности итальянцев: упорный труд, верность своей семье, земле и данному слову, уважение ближнего своего и общественного блага.

О России и о нас, россиянках, простые итальянцы, погруженные в свою жизнь, знают очень мало. Стереотипов полно. Например, они считают, что у нас очень холодно, не разделяя, что у нас летом-то очень жарко как раз. Мы ходим в «кольбакко», то есть в шапках-ушанках, шубах. А женщины у нас в основном блондинки, ведь север? А блондинки в понимании итальянских мужчин — это очень красиво, вне конкурса. Потому так упорно красятся девушки в множестве теле-шоу и ведущие на ТВ. Еще у нас хорошая кожа (солнца же мало)? Ну, и очень красивые глаза, что можно перевести как многоцветье глаз наших женщин — от серых и голубых до зеленых, что тоже невероятно красиво в стране засилья карих глаз. В общем, мы — красивые, какие-то рослые и высокие в сравнении с их женщинами.

Триесте: Мирамаре — любовь Максимилиана в Гриньяно

Озадачило другое — непривычная прохлада в Италии в конце весны! Сеньоры ходят в куртках, им явно не жарко. Днем все прогревается и накаляется, но утром и вечером прохладно. Фреско… Свежо. Озабоченные ведущие выпуска погоды трещат об антициклонах, прохладе, но обещают тепло и точно предсказывают дожди. Видно, что аномальная выдалась весна. Но задержка тепла — всего на несколько дней.

Мы поселились в апартаментах от отеля Рома, что в пяти шагах от ферровии стационе и площади Либерта. В них смотрит Триесте с австрийскими грандиозными имперскими зданиями, колокольни соборов и милые сердцу черепичные крыши домов. Итальянским он стал всего-то с 1953 года. На рынке сердитый крестьянин торгует черешней по смешной цене — 1 евро и 50 центов, что само по себе его здорово напрягает. Ворчит. При этом ты чувствуешь себя бездельником, который любит эту самую челеджию кушать.

Все, что замышлялось и делалось с любовью — остается таковым и после тебя. Таким создавал свой парк принц австрийского престола Максимилиан.

Мирамаре — вне конкурса, если что и стоит увидеть в Триесте, то этот парк Максимилиана. Первая ассоциация — вальс «Сказки венского леса». Огромные разросшиеся деревья, много тени, зарослей, гроты и таинственные проходы, все это сочетается с выстриженными и геометрически сложенными в зеленые композиции клумбами — все по австрийско-европейской моде тех лет, украшенные скульптурами, разумеется романтически-героического стиля и звучания. Здесь хорошо чинно прогуливаться, уходить в лес или, приближаясь к морю, созерцать, созерцать и созерцать.

Отчетливо понимаешь, глядя на сосну-великана, раскинувшую ветви над аллеей, что она посажена именно в те времена по распоряжению Максимилиана. Легкий запах хвои смешивается с запахом жасмина. Отчетливое пение птиц, они так близко, что легко уловить фразы, кусочки мелодий. Словами сложно передать дух парка, невозможность оторваться от состояния умиротворенности. Возникает иное понимание немецкого романтизма, как попытки соединить, преклоняясь, силу своего мужского начала с могуществом природы. Найти, почти вычислить, формулами геометрии, ботаники секрет душевной гармонии и прийти к выражению земной красоты — уже неотделимой от красоты душевной. В парке выразилась грусть, одиночество и гений последнего австрийского принца Максимилиана. Не хочется уходить. Хочется снова и снова будить в себе ощущение покоя и красоты природы.

Парк Максимилиана — история

Выходим к вершине холма в бухте Гриньяно, в окружении зеленых садов стоит романтический белый замок. Идейный вдохновитель и первый хозяин этого шедевра наследный принц Максимилиан Австрийский. Это он дал замку и парку, окружающему его, имя «Мирамаре», то есть «смотрящий в море».

Гуляя по парку, то там, то здесь можно увидеть загадочную монограмму «FMF», увенчанную императорской короной. Аббревиатура расшифровывается как «Фердинанд Максимилиан Франц», так официально звали одного из сыновей императора Австро-Венгрии Карла-Франца и его жены Софии Баварской. Максимилиан никогда не был императором, ему посчастливилось родиться в 1832 году, то есть на два года позже венценосного первенца семьи Габсбургов, знаменитого Франца-Иосифа. Впервые он приехал в Триест в возрасте 16 лет, позже здесь же коротал время во время сильного шторма. Наутро, прогулявшись по холмам Гриньяно, Максимилиан понял, что нашел свой рай на земле. Так было выкуплено 22 гектара прекрасной земли, где практически сразу стали разбивать парк и строить белокаменный замок. Принц сам участвовал в создании всех проектов, ландшафтных планов, а главное — в подборе уникальных растений для своего парка. Сказалась его давнишняя страсть к ботанике.

С началом грандиозных строительных работ совпала и женитьба Максимилиана на дочери бельгийского короля Леопольда — Карлотте. Максимилиан был всецело поглощен созданием парка своей мечты, где он работал вместе со знаменитым ботаником Николо Боттачином. Коллекция, взращенная в Мирамаре, до сих пор считается одной из самых обширных в Старом Свете.

Максимилиан был настолько озабочен тишиной и чистотой поместья своей мечты, что вынес практически все хозяйственные постройки за пределы усадьбы. Так, помещения для прислуги и конюшни располагались на расстоянии не менее 800 метров от парка, дабы не нарушать гармонии различными неприятными запахами и шумами. Обслуживающему персоналу приходилось регулярно практиковаться в ходьбе на сравнительно длинные дистанции, но, заботясь об удобстве своих подчиненных, Максимилиан приказал прорыть подземный ход до самого замка на случай непогоды.

Потом была Мексика. Американцы морально и материально поддержали очередного местного борца за независимость Бенито Хуареса, который не только захватил Максимилиана в плен, но и устроил показательный процесс над ним, а заодно и над всей Европой. Жизнь Максимилиана окончилась бесславно, его расстреляли в июне 1867 года. К тому времени отпрыску Габсбургов исполнилось только 35 лет. А Карлотта от отчаяния сошла с ума. Ее вернули в Триест и заточили в Маленьком замке. Карлотта прожила долгую жизнь и умерла в 1927 году, в возрасте 87 лет. После ее смерти Габсбурги выплатили долги за Замок судьбы, так что права на Мирамаре на какое-то время перешли к австрийской императорской фамилии. Так закончилась самая интересная страница истории усадьбы Мирамаре — воплощенной мечты одного из самых миролюбивых представителей семьи Габсбургов.

Замок стоит у самого моря, к нему ведет широкий мраморный спуск. Во время строительства Максимилиан с Карлоттой довольно долго жили в Кастеллетто — небольшой по имперским меркам домик в стиле замка. Вокруг растут пальмы и завезенные Максимилианом клубничные деревья. Обнаженный красноватый ствол, в листве видны плоды — клубнички правильной формы с пупырышками. Мякоть плодов сладкая, но без привычной сочности и аромата.

А если бы Максимилиан — император австрийский и мексиканский был просто садовником? Тогда не стоять ему памятником в адмиральской форме. Во всяком случае, парк — лучшее, что осталось после него на долгие годы.