- В одном из ваших сюжетов вы сказали, что Япония проходит испытание на прочность. Можно ли сказать, что такое испытание проходят и журналисты?

- В Токио, где мы сейчас находимся, опасности нет. Сейчас у нас есть и дозиметр, и средства защиты. Но поначалу, конечно, ничего этого не было. В Японии дозиметры частным лицам не продаются.

- В работе журналиста в экстремальных условиях есть что-то героическое?

- Я бы не сказал, что проявлял особый героизм, просто пытался сделать свою работу качественно. Сразу после того, как произошла трагедия, мы стремились как можно быстрее попасть к месту разрушений и сделать репортаж. Двое суток не спали, все время ехали в машине. Проезжали через трещины поперек дороги - подкладывали доски, чтобы проехать.

Но при этом все-таки руководствовались здравым смыслом. Если ехать в зону заражения, где гарантированно получишь дозу, надо отдавать себе отчет, ради чего.

- Но ведь тогда вы не знали всех масштабов трагедии. Значит, риск все-таки присутствовал?

- Риск, конечно, был. Но нам нужно было сделать сюжет, успеть к эфиру. Некоторое волнение внутри присутствовало - до того момента, как мы проверились на уровень радиации. С нами все в порядке.

- Кадры разрушенных городов наводят ужас. Мысль уехать подальше была?

- Честно говоря, была субъективная уверенность, что до самого страшного не дойдет. Может, помогло то, что компания помогла вовремя вывезти жен и детей, а мы с оператором остались работать.

- Жители Токио действительно на грани паники?

- Когда мы вчера вернулись из поездки, мы не узнали Токио - хотя живем здесь уже много лет. Уже в десять вечера на улицах никого не было, не работали магазины и рестораны, фонари не горели. И сегодня днем мало улыбающихся лиц, чувствуется всеобщее напряжение. Но тем не менее у меня впечатление, что город возвращается к жизни. Нижняя точка пройдена.

- Но ведь по-прежнему трясет?

- Трясет все меньше, на самой станции успешно продолжаются работы. Радиационный фон стабилен - если не брать 20 - 30-километровую зону вокруг АЭС. Обстановка нормализуется.

- Сейчас много говорят о необыкновенном мужестве японцев. Так и есть или журналисты несколько преувеличивают?

- Это в полной мере соответствует действительности. Трагедия не сплотила народ - он и так был сплочен. У японцев очень крепкие внутрисоциальные связи, а когда происходит катастрофа, они активизируются. Поражаешься мужеству этих людей.

Японцы в большинстве своем сохраняют самообладание, не ропщут, воспринимают трагедию как испытание судьбы и стремятся его преодолеть.

- Вы живете в Японии много лет. Сколько, по-вашему, понадобится стране, чтобы восстановиться?

- Не могу сказать, сколько лет, но абсолютно уверен, что японцы преодолеют все сложности. У них нет ощущения, что все пропало. Они знают одно: случилась беда и надо решать проблемы - одну за другой.

Управляющий директор пострадавшей АЭС Акио Комори не смог сдержать слезы в прямом эфире японского телевидения. Он признался, что скрывал масштабы аварии, чтобы не потерять лицо. Он также сказал, что компания была вынуждена вводить людей в заблуждение, опасаясь, что они утратят доверие к правительству и тогда ситуация окончательно выйдет из-под контроля.

Не многим лучше чувствуют себя и большинство рядовых инженеров станции — 750 сотрудников из 800 были эвакуированы с места аварии и сейчас находятся в центральном офисе компании в токийском районе Тиёда. Около ста из них собрались в большой переговорной вокруг телеэкрана, передающего хронику с места аварии. «Мне плакать хочется, когда я вижу, в каких жестоких условиях вынуждены работать там мои коллеги», — признается журналистам один из работников компании.

Топ-менеджеров и крупных начальников, не скрывающих свои чувства перед публикой, вообще на удивление много. Особенно для тех, кто судит о японцах по расхожим стереотипам о твердокаменных самураях, у которых ни один мускул не дрогнет, что бы ни происходило, и о роботоподобных, лишенных эмоций офисных клерках.

Японское телевидение показывает бродящего по руинам смытого цунами городка Рикудзентаката начальника местной пожарной части. Он рассказывает, что город должны были защитить огромные семиметровые стальные ворота, построенные после последнего цунами несколько лет тому назад. Но ворота заклинило, и они не смогли закрыться. Его команда из 45 человек бросилась закрывать их вручную, и всех смыло подошедшей волной. Главный пожарный говорит, что ему стыдно, что они погибли, а он выжил, и все эти дни он ищет в развалинах тела своих бывших подчиненных.

Самоотверженность одних и удивительное спокойствие других японцев поражает иностранцев, которые еще не поддались панике и не сбежали из страны. Все, кто не занят непосредственной ликвидацией последствий землетрясения, цунами и аварии на АЭС, стараются помочь пострадавшим и спасателям чем могут. Крупные корпорации, размещенные в Токио, стараются экономить электроэнергию: Sony, например, обязала своих работников покидать офис на час раньше, в 17.30, чтобы не жечь свет. При этом производственные показатели не снижаются: сотрудники должны делать все, что им положено, только быстрее. Кроме того, компания отключила каждый пятый лифт в офисе. А в японском представительстве Yahoo работники сами отказались от использования лифтов, не дожидаясь распоряжения начальства. В офисе строительной корпорации Моri не только отключили часть лифтов, но и добровольно перешли на электроснабжение от собственных резервных генераторов.

То же самое делает малый и средний бизнес. Токио, одной из визитных карточек которого были залитые огнями реклам районы Гинза, Акихабара и Сибуя, теперь по вечерам не узнать: вывески не горят, и не только в Токио, где ввели веерные отключения электричества.

На японском телевидении выделили целый канал, на котором официальные лица говорят о том, что происходит и как нужно себя вести. 32-летняя Рейко Маяма из префектуры Сайтама под Токио рассказывает, что ее шестилетняя дочка ради тех, кому электричество сейчас нужнее, отказалась смотреть мультики в интернете
— В Киото рестораны и магазины отключили уличную рекламу — экономят энергию. Хотя тут никаких проблем с электричеством нет и сами магазины ломятся от товаров, — рассказывает временно перебравшийся подальше от аварийной АЭС токиец Виталий Дмитриев.

Берегут электричество и на другом конце Японии — в Ниигате, стоящей на берегу Японского моря, обращенном к России.

— Здесь тоже экономят энергию, даже на автозаправках отключают рекламу и освещение. Вчера заехала заправиться — заправка темная, я думала, что она уже не работает. Но когда въехала, сразу включился автоматический фонарь, подсоединенный к видеодатчику. Все экономят электричество. Нам, как и в Токио, обещали веерные отключения, но поскольку люди и так экономят электро­энергию, до этого дело даже не дошло, — рассказывает живущая в Ниигате Динара.

На японском телевидении выделили целый канал, на котором официальные лица говорят о том, что происходит и как нужно себя вести. Идут прямые включения со станций, с мест катастрофы. Рассказывают о примерах патриотизма и выдержки. Учат, как экономить — на конкретных примерах. Вот 53-летняя Суеко Катока из Токио — она говорит, что теперь ее семья из пяти человек смотрит не каждый свой телевизор в разных комнатах, а только один — все вместе. А 32-летняя Рейко Маяма из префектуры Сайтама под Токио рассказывает, что ее шестилетняя дочка ради тех, кому электричество сейчас нужнее, отказалась смотреть мультики в интернете.

Тревога, конечно, остается, но в последние несколько дней жизнь в стране, похоже, начала входить в более-менее стабильное русло.

— Ситуация потихоньку выравнивается. Даже паника среди иностранцев постепенно спадает — это, наверное, самый серьезный показатель, — говорит Динара из Ниигаты.

— Мне уже хочется назад в Токио: работа стоит, планы подвисли, — вторит ей Виталий Дмитриев. — Утешаю себя тем, что сейчас праздники. Отель у меня забронирован до пятницы, но надеюсь, что вернусь раньше.

Перестало таять доверие к властям. Сначала почти все верили официальной информации. Потом многие начали волноваться и подозревать, что правду от них скрывают. Сейчас ситуация неоднозначная: с одной стороны, даже директор пострадавшей АЭС признал, что скрывал информацию о реальном положении дел, а МАГАТЭ, возглавляемое японцем Юкия Амано, пожаловалось, что японские власти предоставляют сведения неоперативно, с другой — по телевизору постоянно сообщают данные о радиационном фоне в разных префектурах и районах и обновляют прогнозы осадков и направления ветра.

Информация местных выпусков новостей вообще значительно более детальная, чем зарубежных. Если по всему миру новостные ленты сообщают, что «по Японии расползается радиоактивный шпинат», то в самой Японии говорят, какова доля зараженного шпината на рынке, сколько именно в нем радиации, сколько килограммов в день его надо есть на протяжении года, чтобы появилась опасность возникновения проблем со здоровьем. Оказывается, столько шпината в день съесть в любом случае невозможно.

— Шпинат из Фукусимы действительно исчез из продажи, молоко из Ибараки тоже, но в магазинах полно других сортов молока, так что дефицита нет, — рассказывает нам Динара из Ниигаты. — Да и со шпинатом паники нет: его надо есть по 400 килограммов в неделю, чтобы получить дозу, так что и это не страшно. Мне вообще кажется, что можно было бы и не предупреждать про этот шпинат, но тут даже о маленьких изменениях в ситуации все равно сообщают.

— Некоторые иностранцы уезжают из страны, но японцы нет — все же на работе, как они уедут? — говорит Галина Ожерельева, преподаватель из Токио. — Для них работа — это серьезно, они не могут так просто ее бросить. Я тоже скоро уеду, но на время, просто у меня каникулы, а потом, конечно, вернусь: у меня занятия начнутся.

Впрочем, каким бы дисциплинированным ни было японское общество, провалы в действиях правительства скрыть все же трудно. Профессор-политолог Кодзи Хитати так оценивает специфику работы государственных служб на пике кризиса: «Правительство, похоже, действует так: они выбирают самый благоприятный сценарий и возлагают на него все надежды, только по нему и работают, а когда он срывается, в ажиотаже хватаются за новый, вместо того чтобы сразу на несколько шагов вперед рассчитать ситуацию и заранее спланировать свои действия».

В дипломатических кругах, как всегда более информированных, атмосфера была близка к панике. Супруга одного из российских дипломатов на условиях анонимности рассказала нам:

— Когда австрийское посольство эвакуировалось в Осаку, белорусское и казахское посольства сразу вывезли своих сотрудников, и стало ясно, что угроза достаточно серьезная. У нас же только под нажимом сотрудников посольства было принято решение, что женщины и дети могут все-таки покинуть Японию.

— А японцы доверяют официальным властям?

— Они безоговорочно им верят. Они спокойно сидят и знают, что правительство сделает для них все возможное. О чем-то, возможно, правительство и умалчивает, но это так и должно быть, чтоб не было паники. У них вот раньше, например, в Токио везде были табло, которые показывали уровень радиации. Теперь табло выключили. Но говорят, что это в целях экономии электроэнергии. Возможно, это действительно так.

— Сейчас тут все более-менее нормально, — говорит Дина Новикова-Ивасэ из Токио. — Так по крайней мере считается. Хотя как посмотреть... Вот ночью обещали дождь, и все сейчас боятся этого дождя, который должен пойти. И ветер тоже сильный, так что вот — ждем.

Как взрывалась «Фукусима»
Когда мы спросили у сотрудника лаборатории ядерных реакций ОИЯИ Сергея Сидорчука, почему прогнозы по «Фукусиме-1» такие разные, он чуть не закричал в телефонную трубку: «Да потому что туда подойти нельзя! Понять, что там происходит, можно только по косвенным признакам. Очевидно, что плавление циркония пошло. Что будет дальше — неизвестно. Это зависит от такого количества факторов, что черт ногу сломит».

"Правительство, похоже, действует так: они выбирают самый благоприятный сценарий и возлагают на него все надежды, а когда он срывается, в ажиотаже хватаются за новый"
«По телевидению объявили о взрыве (на 1-м энергоблоке 12 марта. — «РР»), но в офис премьера еще в течение часа не поступало никакой информации. Что за чертовщина здесь происходит?» — эти слова премьер-министра Японии Наото Кана нечаянно услышал репортер «Киодо Ньюс» во время встречи премьера с представителями верхушки Токийской энергетической компании (Tokyo Electric Power Co, TEPCO) в их главном офисе.

С точки зрения поведения чиновников и управленцев трагедия на «Фукисиме-1» развивалась со всеми признаками Чернобыля: упорное и часто нецелесообразное сокрытие информации исполнителями всех уровней, принятие правильных решений с опозданием, паника большинства персонала при одновременном героизме и самоотверженности команд ликвидаторов и части сотрудников.

Тойохико Томиоко, один из руководителей героической группы ликвидаторов из пожарного департамента Токио, которым удалось переломить ситуацию и в значительной степени охладить реакторы, на пресс-конферен­ции в прошедшее воскресенье хоть и не заплакал, как управляющий станцией, но буквально еле сдерживал рыдания. Смотреть на это было действительно страшно — смелый взрослый человек на грани отчаяния: «Мои пожарные имели высочайший уровень мотивации и работали чрезвычайно самоотверженно. У всех у них есть семьи. Я чувствую огромную вину перед ними, я хотел бы попросить у их семей прощения и высказать свою благодарность».

Другой член команды токийских пожарных — Ясуо Сато рассказал: «Когда я сказал своей жене, что еду работать на атомную станцию, она ответила только: “Спаси Японию”».

Собственно, именно благодаря таким прорывам неподдельной искренности весь мир и догадывался о ситуации вблизи реакторов, подозревая худшее.

По сообщениям TEPCO, максимальный уровень радиации между 3-м и 4-м энергоблоками на пике составлял «всего» 400 миллизивертов, то есть для того, чтобы с большой вероятностью получить острую лучевую болезнь, надо было находиться в этом месте целых два с половиной часа. Для сравнения: некоторые из погибших чернобыльцев получили смертельную дозу облучения за считанные минуты.

Впрочем, официальные цифры, характеризующие угрозу облучения, находятся в некотором противоречии с действиями и настроениями сотрудников станции и ликвидаторов: самурайская готовность к смерти и почти каждодневные быстрые эвакуации и временные прекращения работ вызывают подозрения в сокрытии части данных. Очевидно, что TEPCO тщательно фильтровала информацию в своих пресс-релизах, а правительство Японии, по многочисленным свидетельствам иностранных дипломатов, даже «не для прессы» делало то же самое.

Сообщения об уровнях радиации по всей стране исправно обновляются, но сведения из 20-километровой зоны отчуждения и тем более с самой станции крайне скудны, хотя технические возможности для автоматического мониторинга ситуации были. Специалисты Росатома с большой задержкой получили доступ к некоторой информации, но при этом, как и атомщики во всем мире, для прессы они старались не критиковать действия японских властей, оперируя известными фактами и не преувеличивая опасность.

— Ясно одно: взрыва не будет, — сказал нам Сергей Сидорчук. — Я имею в виду ядерного. Чтобы был ядерный взрыв, должна быть критическая масса, сосредоточенная в определенном объеме. Там этого по определению быть не может. Опасность не в этом. Опасны процессы, связанные с цирконием, взрывы водорода и распыление топлива по территории.

Что же мы сегодня понимаем о сути происходящего на «Фукусиме-1», что является фактами, а что — догадками?

Фукусимский кошмар начался в субботу 12 марта со взрыва на 1-м энергоблоке. С этого энергоблока, собственно говоря, и ведет отсчет история «Фукусимы». Он был введен в строй в 1971 году. На нем был установлен так называемый кипящий легководный реактор типа BWR. Дизайн установки был спроектирован компанией General Electric. Все последующие пять энергоблоков «Фукусимы» содержали реакторы того же типа, а тип реактора значит если не все, то очень много. Рабочие температуры на BWR невысоки — примерно 270° С. В реакторе нет графита и почти нет долгоживущих изотопов, то есть многого из того, что сделало Чернобыль Чернобылем.

"Ясно одно: взрыва не будет. Я имею в виду ядерного. Опасность не в этом. Опасны процессы, связанные с цирконием, взрывы водорода и распыление топлива по территории"
В активной зоне находятся стержни, содержащие ядерное топливо. Внутри стержней, так называемых твелов, идет непрерывная цепная реакция. Атомы тяжелых элементов постепенно распадаются на протоны и нейтроны. И те и другие, сталкиваясь с соседними ядрами, вызывают выброс следующих протонов и нейтронов — дальше по цепочке. Чем больше свободных протонов и нейтронов, тем, понятное дело, сильнее реакция. Чтобы свободных частиц стало меньше, а реакция затормозилась, во всех реакторах присутствуют стержни-поглотители. Кроме того, в легководных реакторах поглотителем выступает вода, которая, нагреваясь в активной зоне, превращается в пар и толкает турбину электростанции. Вода и образованный ею пар, естественно, радиоактивны. Поэтому круговорот воды и пара происходит в замкнутом контуре, и не дай бог им вырваться наружу.

Что произошло на «Фукусиме»? Как только отгремели первые толчки землетрясения, умная автоматика, почувствовав неладное, дала сигнал стержням-поглоти­телям опуститься в активную зону. Реакция резко затормозилась. Но распад тяжелых элементов при этом продолжает идти. Для того чтобы температура в реакторе опустилась до таких величин, когда реакция почти совсем останавливается, активная зона должна в течение нескольких дней прокачиваться водой. На этот случай на всех реакторах предусмотрена целая система насосов. Но энергоснабжение станции было почти полностью парализовано землетрясением и последовавшим за ним цунами. «Фукусима» осталась без насосов, а реакторы, соответственно, без воды.

В этот момент руководство TEPCO совершило главную ошибку — боясь потерять лицо, не сообщило о том, насколько серьезна ситуация на станции. Делались попытки восстановить энергоснабжение, персонал был частично эвакуирован, заливать реакторы водой в больших объемах начали уже после того, как в ситуацию 15 марта вмешался премьер-министр Наото Кан. «Если персонал компании покинет станцию, я на 100% уверен, что компанию ждет крах, — заявил премьер в лицо ее руководству. — Я хочу, чтобы вы все проявили решимость». Но с 12 до 17 марта, когда наметился перелом и ситуация начала поддаваться контролю, прошло 5 дней.

Один из родственников работника станции, которому наравне с другими приходилось выполнять свой долг в условиях дезорганизованности и отсутствия элементарных средств, воскликнул: «Неужели компания и правительство не могли начать предпринимать что-то раньше?!»

Пока 12 марта предпринимались безуспешные попытки восстановить системы охлаждения, оголившиеся стержни с атомным топливом стали разогреваться. Несмотря на присутствие поглотителей, реакция начала разгоняться. Это неизбежно вело к росту температуры и еще большему разгону реактора. В течение нескольких часов температура в активной зоне подскочила до 1750° С и даже выше. Из-за стремительного парообразования росло давление внутри рабочей зоны реактора, что тоже не способствовало торможению. Давление надо было резко снижать, то есть стравливать радиоактивный пар — это неприятное решение руководство станции все-таки приняло, и, скорее всего, оно было правильным.

Дело усугубилось тем, что корпус топливных стержней на «Фукусиме» был сварен из цезия — одного из самых легких тяжелых металлов. У цезия есть неприятное свойство: при температуре выше 1750° С он начинает стремительно окисляться, забирая кислород из воды. От классической Н2O при этом остается чистый водород, который, как известно, образует взрывоопасную смесь с воздухом. Вот этот-то водород, запертый в перегретой банке реактора, и начал взрываться.

А теперь представим себе душевное состояние обслуживающего персонала «Фукусимы», оказавшегося перед непростым выбором. Внутри рабочей зоны растет давление и температура, а заодно концентрируется водород. Перегретый пар, смешанный со взрывоопасным водородом, надо куда-то деть. Но вся эта гремучая смесь радиоактивна. И ничего не работает! Выбор у инженеров был невелик: или оставить все вариться в герметичной банке реактора и ждать, пока температура и давление не разнесут все к чертовой матери, а окрестности станции не усеются слоем радиоактивного топлива, или стравить радиоактивный пар, взорвать водород и неизбежно принять на себя (и выпустить в атмосферу) мощную дозу радиации. Кстати, какую именно дозу получили работники, неизвестно, в скупых отчетах TEPCO говорится о том, что госпитализированы несколько человек с далеко не смертельными дозами.

Начали с того, что стравили пар в так называемый реакторный контейнмент — вторую зону защиты, ограждающую собственно рабочую зону. Но и там давление стало стремительно нарастать. Пришлось открывать заглушки и выпускать радиоактивный пар во внешнюю оболочку реактора, собственно в здание. Тут-то водород наконец встретился с воздухом, прогремел первый взрыв, а радиационный фон резко подскочил.

Все, что было дальше на 2-м, 3-м и 4-м реакторах, представляло собой воспроизведение этого же сценария с разными вариациями. 14 марта — взрыв в 3-м энергоблоке, 15 марта — пожар у 4-го энергоблока, вызванный взрывом водорода возле хранилища отработанных стержней. Бассейны с отработанным топливом тоже начали интенсивно нагреваться.

Как только в реакторе давление повышалось до критических величин, пар сбрасывали в атмосферу. В результате взрывался скопившийся водород и резко подскакивал радиационный фон. Главная задача японских инженеров состояла в том, чтобы не позволить взорваться самому реактору, как это случилось в Чернобыле, и продержаться, пока к станции не подведут аварийные кабели энерго­снабжения. Спасти ситуацию могла только вода. Она должна поступать во все активные зоны всех реакторов. Как она туда попадет — с вертолетов или из пожарных брандспойтов, — неважно. Главное — чтобы она омывала рабочую зону и не позволяла реакторам перегреваться. Именно этим водообеспечением и занимались инженеры «Фукусимы», рискуя повышением радиационного фона и неизбежно губя реакторы.

Персонал станции не мог сам справиться с задачей закачки нужного количества воды. Только на 3-й энергоблок в воскресенье 20 марта было вылито 3700 тонн воды. Всего хранилище этого реактора вмещает 1400 тонн воды. До сих пор остается непонятным, сколько воды на самом деле попало в хранилище, но, судя по результатам, оно почти наполнилось. Успехи в борьбе с наихудшим сценарием появились только тогда, когда в дело вмешались правительство, армия и токийские пожарные. Но даже этот успех, конечно, нельзя назвать штатной ситуацией.

— Когда ядерной реакцией управляют, поливая реактор водой, это управление едущей под уклон машиной подкладыванием кирпичей под колеса, — резюмировал на «РР»-онлайн ликвидатор-чернобылец Глеб Сбруев.

— Основная проблема — недостаток воды, — объяснил нам главный инженер атомного реактора в Объединенном институте ядерных исследований Андрей Долгих. — Есть вода — есть нормальное состояние реактора. А дальше можно моделировать разные аварийные ситуации. Вот у вас где-то прекращается охлаждение, ну, например, чайник выкипел и раскалился. Вы наливаете в него холодную воду. Что будет? Правильно, все зашипит. Но температура плавления циркония — 1750° С. Когда они там на такую температуру начали воду лить, все эти раскаленные конструкции стали трескаться. А из трещин выходил радиоактивный пар. Но если вы упорно поливаете свою кастрюлю, то рано или поздно вы ее все равно охладите. Скорее всего, мы будем иметь на выходе остывшие реакторы и полностью разрушенные конструкции с расплавленным радиоактивным веществом внутри. Правильно они поступают или неправильно — сейчас такой вопрос даже нельзя ставить. Все это конкурирующие факторы. Может быть, с одной стороны это и плохо, но с другой — хорошо. Ситуация станет окончательно ясной, когда последний куб бетона зальют в будущий саркофаг.

Пока японцы боролись с ядерной стихией, мир замер в ожидании самого худшего. Худший сценарий — это если бы кипящие стержни ядерного топлива не удалось остудить, и взорвались бы не обложки реакторов, а стены самих реакторов, и при температуре в несколько тысяч градусов объем радиоактивных веществ в несколько раз больший, чем в Чернобыле, полетел бы в атмосферу. Это, конечно, не ядерный взрыв, но от этого было бы не легче.

К вечеру 17 марта наступил перелом в борьбе за мирный атом на «Фукусиме» — надеемся, окончательный: был подключен к системе охлаждения первый дизельный генератор при одновременном успехе армии и пожарных в наполнении водой энергоблоков. И не менее важно, что почти везде удалось предотвратить панику и безотчетный ужас населения Японии и других стран.

Вообще борьба против паники была поставлена неплохо, если не считать задержки информации, которая, вырываясь наружу, подрывала доверие к официальным сообщениям. Но мониторинг ситуации с радиацией вне района «Фукусимы» был организован очень хорошо. В России тоже оперативный штаб, спешно созданный при Росатоме, каждый день по нескольку раз выходил в эфир с официальным анализом ситуации. Прогнозы наших ученых были если не оптимистичными, то спокойными. Обстановка на «Фукусиме» признавалась тяжелой, однако на вопросы журналистов о самом худшем варианте развития событий директор Института проб­лем безопасного развития атомной энергетики (ИБРАЭ), член-корреспондент РАН Леонид Большов меланхолично повторял: «Атомного взрыва не будет».

Выбор у инженеров был невелик: или оставить все вариться в герметичной банке реактора и ждать, пока температура и давление не разнесут все к чертовой матери, или стравить радиоактивный пар, взорвать водород и неизбежно принять на себя мощную дозу радиации
Последующие события на «Фукусиме» показали, что Большов был абсолютно прав, но в разгар пожаров и взрывов так думали далеко не все. За такую невозмутимость Росатом на сетевых форумах удостоился звания «насквозь лживой организации, утаивающей от народа правду». Нервозности добавили американцы: их аналитики объявили, что станция вот-вот выйдет из-под контроля и ядерная реакция станет неуправляемой. В пандан американцам выступал и советник ЕС по атомной энергетике Гюнтер Эттингер.

— Но и это еще не самое опасное, — считает Сергей Сидорчук. — Опасно, когда от расплавленного топлива начинает плавиться защита реактора и топливо уходит под землю. А в земле вода. Дальше могут начаться неконтролируемые химические процессы, возможно продолжение взрывов и перенос всего этого по грунтовым водам. Такая опасность в Чернобыле тоже существовала. Там пришлось заливать бетоном помещения под реактором.

И все же навязчивые сопоставления «Фукусимы» с Чернобылем, похоже, работают очень и очень частично.

— В Чернобыле был канальный реактор, — объясняет Андрей Долгих, — а здесь корпусной, и это совершенно разные типы катастроф.

— В Чернобыле был графитовый реактор, — вторит Сергей Сидорчук, — именно он-то и взорвался, подняв в воздух частицы графита. На «Фукусиме» взорвался не сам реактор, а водород. Разумеется, со взрывом было вынесено некоторое количество радиоактивности, но это совершенно не то же самое, что было у нас.

Специалисты-чернобыльцы оценивают радиоактивное заражение, вызванное «Фукусимой», всего в 5% от заражения Припяти. Это не так уж мало, но к катастрофическим последствиям явно не приведет. От сценария с прожженным поддоном тоже вроде бы уже можно отказаться: энергоснабжение станции восстановлено, вода подается бесперебойно, и температура в реакторах опущена ниже 100° С. Как будто бы все под контролем. Хотя 21 марта — уже после перелома в борьбе с «худшим сценарием», когда к 3-му энергоблоку было подведено электропитание — над реактором вновь поднялся белый дым, а персонал станции был в очередной раз эвакуирован. Через несколько часов дым показался уже над 2-м энергоблоком.

И все же на момент сдачи номера было понятно, что апокалипсис откладывается, хотя «борьба за Японию» еще не выиграна и масштаб катастрофы неясен.

В чем измеряют радиацию
Зиверт — Зв.

Эта единица названа в честь шведского физика Рольфа Зиверта, одного из основоположников радиобиологии. В зивертах измеряют воздействие радиации на живые организмы. «Получить один зиверт» означает, что на каждый килограмм биологической ткани пришлось по одному джоулю энергии. При этом измерение в зивертах учитывает опасность того или иного излучения (к примеру, легкие фотоны меньше воздействуют на организм, чем тяжелые протоны и нейтроны). Поскольку 1 зиверт — это доза весьма страшная и встречается, к счастью, нечасто, обычно речь идет о миллизивертах (одна тысячная) или микрозивертах (одна миллионная).

Грей — Гр.

Эта единица тоже названа в честь классика радиобиологии — англичанина Льюиса Грея и тоже оценивает поглощенную дозу радиации. Но, в отличие от зиверта, грей не включает оценку уровня опасности. Если речь идет о рентгеновском и гамма-излу­чении, у которых коэффициент «качества вреда» равен 1, то разницы между зивертами и греями нет.

Рентген — Р.

С помощью этой единицы оценивают степень ионизации воздуха из-за воздейст­вия радиации. Дозе в 1 рентген соответствует образование 2,0×109 пар ионов в 1 см3 воздуха при нормальном атмосферном давлении и температуре 0° по Цельсию. Если речь идет о биологическом воздействии, то с некоторой натяжкой можно переводить рентгены в зиверты из расчета 100 Р = 1 Зв.

Бэр.

Эта единица сейчас не используется, но ее часто можно встретить в старых отчетах. Бэр расшифровы­вается как «биологический эквивалент рентгена». Это практически то же самое, что и зиверт, только в сто раз меньше (100 бэр = 1 Зв).

Рад.

Тоже устаревающая еди­ница. Оценивает поглощенную дозу излучения (rad — radiation absorbed dose). Один рад равен одной сотой грея.

Резкое превышение нормы было установлено в результате анализа воды, оказавшейся в обуви одного из облученных накануне трех специалистов, которые в четверг, 24 марта, восстанавливали стационарные системы охлаждения энергоблока. По данным Агентства по атомной и промышленности безопасности, доза полученной работниками радиации составила 170-180 миллизиверта/час, к тому же двое из них получили ожоги ступней от бета-излучения. Пострадавших отправили в госпиталь города Фукусима и затем доставили в Институт радиационной медицины в городе Тиба.

Как считают эксперты, высокий уровень радиации в нижней части турбинного зала энергоблока мог возникнуть из-за утечки радиации из самого реактора или из бассейна охлаждения отработанных топливных стержней, оболочка которых вследствие перегрева могла получить повреждения.

По данным властей, дозу более 100 миллизивертов получили уже 17 служащих АЭС. В операциях по ликвидации последствий аварии вместе с гражданскими техниками участвуют военнослужащие, полицейские и сотрудники пожарной службы, их общее число превышает 300 человек. Ранее в связи с чрезвычайной ситуацией на АЭС по решению властей максимальная годовая доза радиации для сотрудников АЭС была увеличена до 250 миллизивертов. Предельная, установленная законом годичная норма облучения для обычного человека в Японии - 1 миллизиверт в год, передает ИТАР-ТАСС.