Об этом мы говорили со специалистом, который учит волонтеров помогать детям в кровных семьях. Психолог Олеся Деснянская – координатор программы «Профилактика социального сиротства» фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» (Отказники.ru):

– Мы работаем с кровными семьями, в которых есть риск изъятия детей у родителей или отказа мамы от ребенка. Многим из таких родителей можно помогать, и тогда дети вырастут в семье, рядом с родными, а не в сиротском учреждении.

Основная наша цель – чтобы дети остались в семье. Но с учетом важного условия: если пребывание в кровной семье не угрожает жизни и здоровью ребенка.

На вызов первым выезжает психолог, который оценивает семью по ряду параметров, насколько у мамы сформировано материнство, насколько она понимает потребности ребенка и в состоянии их учитывать, насколько это корректируемо. Если помощь возможна, включаются волонтеры.

Одинокой маме требуются волонтеры, хэппи энда – не будет

Мы принимаем любые сигналы – могут обратиться соседи, сама мама, органы опеки, сотрудники роддома. Психолог едет познакомиться и составляет отчет, по итогам которого мы принимаем решение о том, будем ли помогать этой семье.

Принять помощь – дело добровольное. Мы работаем по запросу мам. Если к нам обратились сотрудники органов опеки, мы связываемся с мамой. Если она не хочет, чтобы в семью пришел психолог, мы прощаемся. Бывает, что обращается мама, у которой изымают детей. И в некоторых случаях у нас с органами опеки разное видение проблематики, тогда пытаемся прийти к общему мнению о том, как этой семье нужно помогать.

Бывает что мама сама – сирота и у нее только что родился младенец, естественно, она нуждается в ком-то, кто может помочь, при этом у нее нет мамы или бабушки, у которой можно спросить совета.

Нужно понимать, что ситуация в семье, которой мы помогаем, идеальной не станет. Она, конечно, может значительно улучшиться, разные бывают случаи, все зависит от исходного состояния. Но обычно хэппи-энда как в сериале ждать не стоит.

Два с половиной ребенка на семью

Сейчас в нашей программе около 65 семей, на семью в среднем 2,5 ребенка – у кого-то семь детей, у кого-то – один. Семьи, в которых есть папы, в программе бывают редко, если семья полная, то речь чаще всего идет о выпускниках детдома.

– Типичный портрет вашего подопечного это…
– Мать-одиночка которая воспитывает ребенка с инвалидностью и не имеет возможности устроиться на работу. Пособия по уходу за инвалидом, к сожалению, не позволяют маме существовать самостоятельно. А если у нее нет своего жилья, ситуация еще хуже.

Выпускники сиротских учреждений часто обращаются к нам за помощью. У них проблемы с социальной адаптацией, с исполнением родительских обязанностей. У них целый спектр проблем, а вот родственников, способных помочь, у них нет, поэтому им еще сложнее.

Многодетные семьи без папы. Бывает, что папа ушел, бросив маму, а бывает мама с детьми от разных браков, которым папы не очень-то помогают.

Мигранты. Ситуации, когда женщины, приехав в Москву, остаются одни с ребенком, встречаются часто. Жилья нет, денег нет, помощи ждать не от кого, родственники далеко. Кроме того в бывших республиках СССР родственники не всегда встречают женщину, вернувшуюся с ребенком, с распростертыми объятиями.

В нашем приюте «Теплый дом» временно живут мамы, которым некуда выписаться из роддома. Часто бывает, что у таких женщин нет опыта материнства. Сотрудники центра помогают им освоить какие-то простые навыки.

Помощь как сотрудничество

Наша принципиальная позиция – отношения сотрудничества, разделения ответственности. Есть ответственность, которую мы берем на себя, а есть ответственность, которую берет на себя семья.

Мы используем индивидуальный подход. Никакой типовой помощи у нас нет. Смотрим на ситуацию, и, исходя из нее, что-то предлагаем.

За годы работы программы увеличилось и продолжает увеличиваться количество обращений. Увеличивается количество разовой помощи, которую мы оказываем. Выросла эффективность и скорость оказания помощи. Например, с мигрантами – у нас есть отработанный механизм отправки на родину, оформления документов. Мы знаем, как сделать это быстро. Есть понимание того, как разбираться с долгами. И волонтеры стали более профессиональными.

Помощь имеет границы

Есть вещи, в которых мы помочь не можем. Например, мы не занимаемся медицинской реабилитацией детей-инвалидов, не помогаем деньгами. Если собираем средства, то на какую-то конкретную нужду, например, стиральную машину. Помогаем вещами, продуктами. Основной акцент делается на юридическую помощь.

Еще одно наше ограничение – мы не работаем с зависимостями. Семьям, где мама пьет или имеет химические зависимости, мы помогать не беремся. Для этого у нас нет ни условий, ни специалистов.

Бывает, что мама не пьет, а пьет ее муж. Как показала практика, в этом случае вся помощь будет уходить на выпивку сожителю, а не маме с ребенком. Маму с ребенком в этой ситуации очень жаль, но мы сделать ничего не можем. Если у мамы есть муж, который может ее содержать, но по каким-то причинам этого не делает, то тут никакие волонтеры не помогут. Чаще всего полные семьи в нашу программу не проходят, но бывают и исключения.

В нашей программе есть семейная пара, молодые родители, оба выпускники интернатов, девушка – коррекционного, парень – обычного. Им, конечно, нужна поддержка. Когда в семье рождается первенец, молодая мать обращается за советом к своей маме. А кому может позвонить выпускница детдома? Например, волонтеру-куратору.

Чем поможет волонтер?

Волонтеры могут многое. Они выступают кураторами семьи, аккумулируют помощь, которая оказывается семье. Организуют продуктовую помощь, привлекают юристов, помогают семье понять, в какие инстанции сходить, какие документы оформить, находят вещи. Ищут волонтера, который посидит с ребенком, если маме нужно куда-то сходить, организует транспортную помощь, медицинское обследование. У волонтеров – огромные возможности, если у них есть жизненный опыт, время и мотивация.

Специалисты социальных служб очень загружены, у каждого свой участок, на котором много семей, а времени мало, приходится выбирать. Ресурс для помощи каждой семье тоже ограничен – можно выделить материальную помощь раз в полгода, можно помочь продуктами, если они есть.

Волонтеры не ограничены, они могут привлечь к решению проблем еще людей, поискать курсы для мамы, найти няню, коляску, встретить ребенка из школы. За счет того, что людей много, ресурсы проще находятся.

Не страшные, но сложные

Семьи, которым мы помогаем, при ближайшем рассмотрении оказываются совсем не такими страшными, как издалека. Конечно, у этих мама есть свои особенности, в силу которых им бывает сложно решать проблемы, но когда видишь их близко, понимаешь, что они такие же люди как мы, что они любят своих детей, стараются справляться со сложностями. У большинства волонтеров, когда она знакомятся с семьей, возникает очень сильное желание помочь и понимание того, зачем нужна их помощь.

Есть семьи разного уровня сложности. Например, у выпускников интерната всегда много проблем. Хотя бывает тоже по-разному.

Фото с сайта otkazniki.ru

Это не какое-то возвышенное служение, а реальная помощь реальным людям. Все мы – люди и проблемы у нас похожие. Просто мы по-разному с ними справляемся, в силу разного жизненного опыта. И степень запущенности проблемы тоже может отличаться.

Например, девочка, которая всю жизнь прожила в детдоме, возвращается в родительскую квартиру. А там долги по «коммуналке» на 100 000 рублей и взрослая сестра, которая выросла в другом детдоме, с которой надо налаживать отношения.

Одна выпускница детдома нам рассказывала, что поначалу боялась даже во двор выйти, такой у нее был уровень социальной адаптации. После нескольких лет помощи куратора жизнь этой выпускницы сильно изменилась, теперь она многое может сама. Знает, как ребенка в садик устроить, как к поликлинике прикрепиться, как оформить пособие, как устроиться на работу. Для нас с вами эти умения не являются чем-то особенным, а детдомовцу приходится всему учиться «с нуля», поэтому должен быть человек, который поможет, объяснит, что это не страшно, может быть первый раз куда-то где-то даже «за ручку» сводит.

Конечно, если бы детские пособия в нашей стране были бы хотя бы 10 000 рублей, ситуация была бы другой. Половина семей, которые к нам обращаются, уже не нуждались бы в помощи, а если бы пособие на ребенка до 3 лет было бы 15 000 рублей, справляться с трудностями смогла бы половина наших клиентов. Положение также смогла бы спасти развитая система дошкольных учреждений. Возможность работать для мамы решает многие проблемы. А для детей до 3 лет у нас вообще ничего нет, а нанять няню не всем по карману.

Научите меня помогать!

Вводный семинар программы «Профилактика социального сиротства» проводится регулярно, раз в два-три месяца, с перерывом на лето. Основная наша задача – привлечь волонтеров. Иногда мы приглашаем на эти семинары волонтеров или сотрудников других организаций, которые интересуются профилактикой социального сиротства. На первом, вводном семинаре мы рассказываем о том, как работать в семьях, даем общие ориентиры. На второй семинар людей приходит меньше, кто-то понял, что это – не их, кроме того происходит естественный отсев.

Мы не читаем лекции, мы учим строить отношения с подопечными. У нас тренинговый подход к обучению, участникам предлагается много упражнений, которые позволяют почувствовать себя «в шкуре» волонтера, курирующего семью. Упражнение – способ уложить знания в голове, выработать навыки.

Можно поговорить об уважении к участникам программы, а можно – представить, что вы пришли в семью. Как можно выразить уважение к хозяевам дома? Уважение начинается с первого шага, с того, как ты обращаешься к человеку, что ты о нем думаешь, видишь ли ты в нем неприспособленного к жизни человека или личность с собственным жизненным опытом, с правом принимать решение и распоряжаться собственной жизнью.

Начинается с простых вещей, прежде, чем войти, нужно спросить разрешения, снять обувь, спросить, куда можно поставить вещи, куда можно пройти, можно ли осмотреть детскую и кухню. Эти несложные вещи сразу задают нужный тон.

У нас есть супервизии, система тренингов по эмоциональному выгоранию, мы всегда готовы проконсультировать и помочь. Мы оказываем нашим волонтерам поддержку, она не всегда идеальна, но она – есть.

Кто последний в волонтеры?

Обобщенный портрет нашего волонтера: женщина, от 25 лет, часто имеющая опыт материнства, с активной жизненной позицией, с желанием и умением менять этот мир к лучшему. Наши волонтеры часто имеют собственный кризисный опыт и понимают проблемы, с которыми сталкиваются наши женщины.

Отдача от такого волонтерства есть и она серьезная. Об этом говорит и то, что в команде фонда люди держатся подолгу, есть волонтеры, которые с нами с 2009 года. Люди не уходят. Конечно, текучка есть, у кого-то изменились обстоятельства, у кого-то дети родились, кто-то сменил работу. Но то, что люди остаются, означает, что у них есть мотивация.

Конечно, не каждый волонтер может стать куратором семьи. Мы стараемся, чтобы семья и ее куратор подходили друг другу. Бывают случаи, когда мы не рекомендуем волонтеру становиться куратором семьи, а предлагаем ему какие-то другие виды помощи, в фонде дело найдется для каждого. Но чаще всего те люди, которых мы не видим в роли кураторов семьи, сами это осознают и в кураторы не рвутся, а это значит, что наш тренинг свои задачи выполняет. Задача нашего тренинга как раз том, чтобы люди примерили на себя такую работу и поняли, подходит ли она им или нет.



Кто-то после семинара говорит: «Нет, я в семью не пойду, буду помогать детям в больнице». И это очень хорошо, у нас нет задачи сделать всех волонтерами. Мы за то, чтобы люди приняли взвешенное решение – нужно им это или нет.

А смогли бы вы помогать семьям? Хотите попробовать себя в роли волонтера? Приходите!

Вводный семинар программы «Профилактика социального сиротства» проводятся несколько раз в год, для участия нужно написать Диане Зевиной на dianazevina@yandex.ru, и вас пригласят на ближайшую встречу.

«При реализации проекта используются средства государственной поддержки (грант) в соответствии с Распоряжением Президента Российской Федерации от 17.01.2014 г. №11-рп и на основании конкурса, проведенного Региональной общественной организацией «Институт проблем гражданского общества».
Метки: СМИ

В 17 лет меня отправили в детский дом в Яхрому. Он был психоневрологический. В Яхроме я увидел ребят, которые в 18 лет не умели читать и писать. Я умел. Оттуда меня в психушку не отправляли.

Мне привезли из старого детдома конфеты и апельсины. Воспитатель их забрала и закрыла в шкаф. Я ей сказал, что она ворует. Меня посадили в изолятор. Психиатр мне сказал: "Если ты хочешь здесь остаться, мы тебе будем делать уколы: аминазин, кордиамин и димедрол. Если не хочешь — поедешь в психушку". В психушку я не хотел. Одну неделю мне кололи эти лекарства, потом меня вызвал психиатр: "Ты исправился? Жаловаться не будешь?" — "Не буду". Меня выписали из изолятора через неделю.

Когда мне исполнилось 18 лет, я не хотел подписывать документы на ПНИ. Но в детдоме стали кричать: "Мы тебя на месяц в изолятор посадим!" Я подписал. Меня отвезли в Звенигородский ПНИ. Это было в 2009-м. Повели к замглавного врача по медчасти. Она дала мне три бумажки, я их подписал. Одна о том, что у меня 75% пенсии забирают в интернат. Другая — что я согласен отдать в соцотдел паспорт, все свои бумаги, сберкнижку, медицинский полис. И третья — согласие на лечение. Я спросил, сколько будет длиться лечение. Она сказала: "Две недели, пока адаптируешься". Но это длилось четыре года.

Меня сразу поселили на четвертый этаж, закрытый. На обследование. Я приехал с чемоданами, с вещами, а их забрала сестра-хозяйка. Я просил оставить, шкаф в комнате был. А она сказала, что не положено. Все вещи с меня сняли. Надели какое-то старье, джинсы доисторические. В комнате 12 метров со мной жило еще три человека. Через два дня после заселения ко мне пришла старшая медсестра, ее дочь работала там санитаркой. Она хотела, чтобы я весь этаж убирал, мыл толчки, а если я отказываюсь, она меня закрывает в карцер.

Через месяц примерно меня перевели в открытое отделение, там тоже было четыре человека в комнате, но хоть можно было гулять во дворе и даже разрешали выходить в город.

Потом меня снова вызвала эта старшая медсестра и предложила мыть две лестницы с первого по пятый этаж. За 800 рублей в месяц. А потом добавят. Я отказался. Она мне: "Ты опять права качаешь?" Звонит на закрытый этаж своему мужу, он там санитар, пьяный все время. Прибежал. Она говорит: "Если не согласишься мыть лестницы, он тебя в карцер закроет". Я отказался, меня закрыли. Я сопротивлялся санитарам, меня завалили, укол сделали. Я просидел в карцере два месяца, один, но мне уже ничего не кололи, просто держали меня там. На обход никто из врачей не приходил. Санитар приходил, еду приносил, но мало. К двери моей ребята подходили, рассказывали, что им давали на обед. За два месяца я подружился с медсестрой. Она как-то зашла, а у меня было 200 рублей, я дал ей и говорю: "Ну отпусти меня". И она меня сразу отпустила.

Как-то у этого пьяного санитара, мужа старшей медсестры, пропал килограмм сахара. И он построил в шеренгу всех проживающих четвертого этажа: "Пока не признаетесь, никто спать не ляжет". Один человек показал на кого-то, ну наврал. Санитар того парня поднял одной рукой, а второй ударил в бок, в почку, тот стал задыхаться, его сразу увезли в больницу, но ночью привезли обратно. Из наших ребят никого долго не держали в обычных больницах. Этот парень потом еще долго хромал на одну ногу.

У меня начался аппендицит. Живот болел. На второй день я понял, что это серьезно. Подхожу к старшей медсестре, говорю, что бок болит, температура 38°, ходить не могу. Она мне дала активированный уголь, четыре таблетки, меня вырвало. Я опять к ней, она опять дает уголь и какую-то зеленую таблетку. Мне стало еще хуже. Я попросил Сережу, он вызвал медбрата. Он хороший был, этот медбрат, вызвал скорую. Но его потом уволили. Всех хороших оттуда увольняют. Скорая отвезла меня в больницу. Хирург сказал, что затянули и что еще два часа — и было бы поздно.

Долгое время наш третий этаж был закрытым. Пришла какая-то комиссия, спросила, почему он закрыт. Им сказали, что ремонт. Но после этого его открыли. И нас перевели туда. Я помню много плохого, но я стараюсь это забыть. Как-то мы с обеда возвращались. С нами мужчина выходил. У него пена желтая изо рта шла. Я вижу, что-то не то, пошел за ним. Поднимаюсь на четвертый этаж, вижу, он лежит на полу. Звоню в звонок, кричу: "Человеку плохо!" Звонил-звонил. Обеденный перерыв был. Я побежал на третий этаж к своей медсестре. Она поднялась со мной наверх, а он уже умер. Его сразу накрыли простыней. Это был День соцработника.

У нас на четвертом этаже жил парень лет девятнадцати. Весь четвертый этаж слышал, как он ругался со старшей медсестрой. Она угрожала: "Я тебя заколю, посажу в карцер". Я видел, как она зашла в его комнату с полным шприцом. Там всегда делали аминазин, галоперидол, димедрол, кучу всего. Она вышла из его комнаты, я лег спать, а в 12 часов ночи слышу, все кричат. Вышел в коридор, смотрю — все проживающие стоят у окон. Дверей в комнатах уже не было, их сняли в 2011 году, и из коридора все было видно. Я тоже прошел на балкон. Спрашиваю: "Что случилось?" Все кричат, что парень этот скинулся. Посмотрел вниз — там лежал он, и стояла старшая медсестра. Я видел, что скорая только через час или полтора приехала. Я стоял у окна и ждал. Парень этот не умер. Он сломал ноги, теперь он в инвалидной коляске. Сейчас он потолстел, не ходит. Я слышал, как директор сказал ему: "Вставай, ходи, тебе врачи разрешили". Но он так и не ходит. А я думаю, что его просто никто не учит, вот он и не ходит. А эта старшая медсестра потом уволилась. Она поссорилась с директором. Мы все видели, как они во дворе орали друг на друга.

Как-то сестры милосердия (волонтеры.— "Власть") повезли меня на Валдай в монастырь. Мне дали с собой назначение. Там был написано, что мне дают аминазин утром и вечером. Еще феназепам. После поездки я написал заявление с просьбой отменить аминазин. Но тогдашний директор порвал мое заявление. Аминазина все боятся. Аминазин сушит рот, сильно хочешь пить и не можешь напиться.

Там все проживающие — как рабы.

Мы ходили на обед, санитары набирали еду себе в тарелку. Соцотдел покупал недееспособным гостинцы на их пенсии, раз в неделю. Санитары все это отбирали, относили в отдельную комнату в шкаф. Я иногда в этой комнате сидел. Там сидеть — это великая честь. Они дают ключ от буфета: "Принеси колбасы, сыра". И я приносил.

В городе N (редакция не указывает название города в интересах Андрея.— "Власть") у меня была квартира. Ее не забрали у меня только по одной причине: там были прописаны я, моя мать и бабка. И нет никаких бумаг об их смерти. Соседи помнят, что бабушку выносили из квартиры. А про мать никто не знает, она пропала с 1996 года. Но они прописаны. Их не смогли выписать. Они мертвые сохранили мне квартиру. Господь так помог мне.

Мне было лет девятнадцать, меня вызвали в соцотдел. Сотрудница говорит: "Андрей, ты все равно не живешь в квартире, продай свою долю". Но я ничего не подписал. В 20 лет мне дали новый паспорт, а в нем уже не было моей прописки. Я рассказал об этом сестрам милосердия. Они стали узнавать. А тогда в этом городе был скандал: какой-то милиционер забирал сиротские квартиры. И в интернате испугались и поставили мне прописку.

Потом приехала комиссия Лукина в интернат (комиссия уполномоченного по правам человека РФ была в интернате в 2013 году.— "Власть"), я все им сказал. Сказал, что нас лечат насильно. Что не оказывают медицинской помощи. Что сестры милосердия стали нас защищать, и их сразу после этого выгнали из интерната. ПНИ хочет, чтобы сестры носили нам гостинцы и больше ни во что не лезли. А нам надо, чтобы они нас защищали.

Так как я был прописан в квартире моей матери, у меня в ПНИ прописки не было. И каждые полгода мне надо было подписывать путевку на продление своего проживания. Сестры милосердия сказали, что если я хочу отсюда вырваться, то подписывать путевку не надо. В соцотделе мне сказали, что, если я не подпишу, мне не дадут пенсию. Но я не подписал. Мне важнее свобода, чем пенсия. Ко мне в комнату приходила замглавного врача по медчасти, и другие тоже приходили, предлагали мне деньги, в долг, уговаривали подписать. Я не подписал. Потом врачебная комиссия дала заключение, что я могу жить один.

В моей квартире все прогнило. Администрация города дала мне 15 тысяч рублей. Еще сестры милосердия собрали деньги. И сделали мне ремонт. Но еще до заселения я узнал, что на этой квартире коммунальный долг — 300 тысяч рублей. Соседи сказали, что в моей квартире какое-то время жили рабочие. Но, кто им сдавал мою квартиру и почему они не платили за коммунальные услуги, я не знаю.

Я собрал справки из всех интернатов, где я жил. Отдал в ЖКХ. Я же не жил в этой квартире, почему я должен платить долг? В ЖКХ мне сказали: "Ты сам не должен сюда ходить, пусть опека ходит". Я пошел в опеку, попросил себе патронатного воспитателя. Мне выделили. Но я понял, что она не будет мне помогать.

Коммунальщики подали на меня в суд. Мне пенсия приходит на сберкнижку, 10 600 рублей. Я пришел в Сбербанк, а мне говорят, что счет мой арестован на 330 тысяч рублей. Но потом судебные приставы поняли, что мне не на что жить. И сняли арест. Сейчас я могу снимать пенсию. Но это обременение в 330 тысяч на мне висит. Я думаю, что мою квартиру хотят забрать, а меня в интернат отправить.

От редакции. Заведующая отделом органов опеки и попечительства подмосковного района (запись имеется в распоряжении редакции) сообщила "Власти", что органы опеки помогали Андрею всего три месяца: "После того как ему исполнилось 23 года, мы не должны заниматься его судьбой". Списать коммунальный долг, по словам чиновницы, может МУП ЖКХ в судебном порядке: "Вся необходимая документация имеется, но самому Андрею надо инициировать судебную процедуру и пройти ее".

Фамилия и контакты Андрея, а также диктофонная запись беседы имеется в распоряжении редакции. Мы будем следить за его судьбой.

«Многие школы очень заботятся о своем месте в рейтинге учебных заведений, поэтому детей, которые отстают, просто не допускают до финальных экзаменов, будь то ГИА в 9 классе или ЕГЭ в 11-м. Не хотят портить статистику. Среди таких отстающих детей значительная часть — ребята из интернатов. Так что у детдомовских детей часто нет шанса попасть даже в техникум», — говорит Елена Ильенко.

«У детдомовских детей часто нет шанса попасть даже в техникум»
Совсем недавно появилась программа дистанционного образования для детей из интернатов, созданная фондом «Волонтеры в помощь детям-сиротам» совместно с центром равных возможностей «Вверх». Организаторы нанимают грамотных педагогов, которые по скайпу занимаются с мотивированными детьми: кому-то они помогают подготовиться к поступлению в ВУЗ, кому-то — хотя бы дотянуть до выпускных экзаменов и получить право попасть в профессиональное училище.

Дистанционное обучение — зачастую единственная возможность для мотивированных воспитанников интерната выбрать и слепить своё будущее. Есть ребята, которых в интернатах считают перспективными, они получают четверки и пятерки по большинству предметов. Однако по меркам стандартной средней общеобразовательной школы это знания на уровне тройки. Наша система обучения детдомовских детей морально устарела и не вписывается ни в какие европейские стандарты, сетует Елена Ильенко. Многие дети, живущие в интернате, не покидают его стен и обучаются прямо там — качество такой учёбы, скажем прямо, оставляет желать лучшего.

Дистанционное обучение — зачастую единственная возможность для мотивированных воспитанников интерната выбрать своё будущее.
Мотивация к учёбе — это отдельная проблема. Домашние дети — те, что живут в семьях, — в большинстве своём учатся не потому, что сами этого сильно хотят, а лишь потому, что так хотят их родители. Ребёнку нужен значимый взрослый, чтобы направлять его, вдохновлять, мотивировать. У детдомовских детей такого значимого взрослого нет. Тут на выручку также приходят ребята из «Волонтеры в помощь детям-сиротам»: стараются стать значимым взрослым для кого-то из воспитанников, помочь понять себя, свои желания и стремления.

Ведь на самом деле жизнь в интернате совершенно не готовит к настоящей жизни за его стенами. Во-первых, практически все выпускники детдомов идут в два-три колледжа, с которыми у интерната есть договоренность и у которых есть необходимые ресурсы — общежития, соцработники. Грубо говоря, колледжи набирают детей «оптом». Как бездушную рабочую силу, которой уготована участь стать слесарями, швеями, поварами. Никого не волнует, что на самом деле интересует этих подростков, к чему они стремятся, что их увлекает. Более того, никто фактически не гарантирует выпускникам колледжей трудоустройства и вряд ли даже пытается им в этом помочь.

Вот, например, Женя. Ему 19 лет, волею случая и своего интерната, что в Кировской области, он получил профессию автослесаря. Но у него на жизнь совсем другие планы.

Волонтеры, которые общались с Женей, рассказывают, что мальчик всегда отличался от большинства детей в интернате: принимал активное участие во всех мероприятиях, хорошо учился и был старостой класса. Женя участвовал в многодневном сплаве на байдарках в Кировской области и в раскопках по поискам останков без вести пропавших солдат Великой Отечественной войны. Когда он учился в колледже на автослесаря, самостоятельно начал изучать английский язык, платил за курсы из своей стипендии, общался с носителями языка в соцсетях.

Сегодня Женя хочет углубить свои технические знания, поступив в вуз на факультет машиностроения. Для этого ему нужна помощь педагогов, чтобы подтянуть знания по русскому языку, физике и математике. Женя уже участвует в проекте «Дистанционное образование»: занимается через скайп с педагогами, которые имеют многолетний опыт работы с детьми и подростками. Параллельно Женя продолжает заниматься английским — самостоятельно читает книги и осваивает грамматику. Поступать в вуз он планирует уже в этом учебном году, так что заниматься приходится активно и практически ежедневно. При этом Женя успевает еще работать пять дней в неделю.

Сегодня Женя хочет углубить свои технические знания, поступив в вуз на факультет машиностроения. Для этого ему нужна помощь педагогов.
Проект дистанционного образования сегодня остро нуждается в материальной поддержке. Надо закупать оборудование (во многих детдомах до сих пор нет компьютеров), платить зарплату педагогам. Один урок на одного ребёнка стоит 420 рублей. Один урок — один шаг в будущее.

Диму значимые взрослые бросали дважды: сначала родная семья, потом приёмная. Мальчик дважды пережил крах своего маленького мира. Он никому не доверяет, но, в отличие от многих других детей из интерната, знает — рассчитывать можно только на себя, и прилагает все усилия, чтобы достичь чего-то. Недавно с Димой стали заниматься репетиторы проекта, и он получил четверку, впервые за долгое время! Дима и не помнит, когда у него в последний раз была четверка: до этого он получал сплошные двойки и тройки. Радости мальчика не было предела. Он очень хочет продолжать занятия и достигать новых успехов.

Помогите Диме. Или Жене. Или Кристине, или Ане, Алёше, Игорю… Один маленький шанс сделать их жизнь лучше.