Курочка ряба (русская народная сказка)


«Курочка Ряба», вернее, то, что в нынешних детских книжках печатается под названием «Курочка Ряба», в канонизированной версии выглядит так:

Жили-были дед да баба.
Была у них курочка ряба.
Снесла курочка яичко, не простое – золотое.
Дед бил, бил – не разбил.
Баба била, била – не разбила.
Мышка бежала, хвостиком задела, яичко упало и разбилось.
Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет:
- Не плачь, дед, не плачь, баба: снесу вам яичко не золотое – простое!

По большому счёту, после многочисленных «литературных обработок» от сказки не осталось ничего – только зачин и финал! Отсюда полная нелогичность на грани бреда. Действительно, с чего это вдруг дед с бабой начинают убиваться по разбитому яичку, если всю сказку они только тем и занимались, что пытались его расколотить? Без обращения к первоисточнику, к корням народным, сказка эта так и останется сюрреалистическим опусом.

Начнём с того, что вариантов «Курочки Рябы» записано больше 60-ти. То, что приведено выше и растиражировано сегодня детскими изданиями является сильно искорёженным черниговским вариантом сказки. А наиболее близкая к первоначальному варианту версия выглядит примерно так:

Жили-были дед да баба,
У них была курочка ряба.
Снесла курочка яичко:
Пестрó, вострó, костянó, мудренó,
Посадила яичко в осиновое дупёлко,
В кут под лавку.
Мышка бежала, хвостом вернула,
Яичко приломала.
Об этом яичке дед стал плакать,
Баба рыдать, вереи хохотать,
Курицы летать, ворота скрипеть,
Сор под порогом закýрился,
Двери побутусились, тын рассыпался,
Верх на избе зашатался...
А курочка ряба им говорит:
- Дед не плачь, баба не рыдай,
Куры не летайте,
Ворота не скрипите,
Сор под порогом не закуривайся,
Тын не рассыпайся,
Верх на избе не шатайся,
Снесу вам еще яичко:
Пестрó, вострó, костянó, мудренó,
Яичко не простое – золотое.

Как говорится, разница между литературной и народной версией видна невооружённым глазом. Первое, что бросается в глаза – несоизмеримость последствий мышкиной неосторожности. Если в литературном варианте дело ограничивается скупыми слезами стариков, то в первоисточнике яичко даже не разбилось, а всего лишь «приломилось» (скорлупа треснула), но это, тем не менее, приводит к форменной катастрофе. Причём, в других вариантах этой сказки, за разбиванием яичка следует цепная реакция апокалипсических последствий с вовлечением всё новых и новых действующих лиц: в разных версиях фигурируют дуб, сбросивший листву; сорока, сломавшая ногу; поповская дочка, разбившая вёдра, с которыми шла по воду; попадья выбросившая в окно квашню/пироги и, наконец, поп, изорвавший священные книги/разбивший себе голову о косяк… Горе деда и бабы из литературного варианта малопонятно, так как они сами пытались разбить яичко; тогда как расстройство их коллег из народной версии объяснимо – они яичко помещают в кут (короб или ларь в котором зимой в избе держали кур и куда помещали наседок), то есть рассчитывают, что Ряба это яичко высидит. Но и главное, что больше всего вызывает несостыковку – порядок появления яиц: в современном варианте Ряба сносит сначала золотое яичко, а потом обещает снести простое, в первородном – наоборот!


Чтобы хоть как-то приблизиться к многоуровневым смысловым пластам этой, на замыленный наш взгляд, простенькой и туповатой сказки, разбирать её придётся если не по буквам, то по словам.

«Дед да баба» - универсальные действующие лица огромного количества произведений фольклора, тем не менее, ни в одной из них по именам не называемые. Прототипами их, видимо, были не какие-то рядовые пенсионеры, а боги славянского или, даже, арийского пантеона. Только их божественным происхождением и можно объяснить такую распространённость этих образов и отсутствие у них имён как результат табуированности. К тому же дед с бабой проявляют способности простым смертным не характерные – они не просто выступают творящим началом: пекут некое кондитерское изделие («Колобок») или лепят снежную фигурку («Снегурочка»), но и могут вдохнуть жизнь в свои творения.

Попытаемся сопоставить их с кем-то из богов славянского пантеона. Самый известный нам и популярный у нынешней детворы «дед» - это Дед Мороз. А пращуры наши «дедом» называли бога Сварога: «…Так мы начинали, великую славу ему воспевали, Сварога – Деда богов восхваляли, что ожидает нас. Сварог – старший бог рода божьего и всему роду – вечно бьющий родник…» («Велесова книга» IIа).

Сварог – бог-творец, первопричина всех причин, создатель всего сущего (аналог арийского Праджапати, индуистского Брамы, греческого Зевса, иудейского Яхве, христианского Бога-Отца). Имя его происходит от арийского Сваямбху (Самосущий). Сварог сотворил (отсюда ныне уничижительный глагол «сварганил» ) наш мир и обитель богов, которая у славян называлась Сварга (в санскрите svar сложное слово, означающее одновременно и «рай», и «небо», и «солнце», и «дневной свет») . Однокоренным словом с именами славянского Творца и обители богов является свастика.

С «бабой» сложнее. Первая ассоциация наводит на мысль, что это непременно должна быть старушка, жена «деда». Однако, ни в одной сказке указания на то, что они супруги нет! То же и с её возрастом: будь бы она старушкой, её и назвали бы сказители старухой или бабкой, а не бабой – когда требовалось подчеркнуть преклонный возраст действующих лиц, сказки, без ложной куртуазности, напрямую говорили «жили-были старик со старухой». А «баба» - термин, обозначавший любую рожавшую женщину (так же, как любую нерожавшую обозначал термин «девка»: «В девках засиделась» - о долго не вышедшей замуж или «Бог бабу отнимет, да девку даст» - утешение вдовцу). А поскольку рожали по-всякому, то и лет ей могло было быть и 18, и, даже, 16. Помните, в «Репке» есть нелогичный момент, когда пресловутая «баба» за подмогой бежит не к своему сыну или дочери, а сразу к внучке (причём, дети «деда с бабой», вообще, нигде никогда не фигурируют! ). Если структуру этого семейства представить немного иначе, то это противоречие исчезнет. По такой схеме, «дед» - патриарх семейства; «баба» - его дочь или жена его сына; а её дочь и есть «внучка» но только по отношению к деду, с которого ведётся отсчёт. Встаёт вопрос, а где сын? Или от кого дочка народила «деду» внучку?

Тайну сию можно разгадать только через личность «деда», которого мы идентифицировали в предыдущем абзаце как бога Сварога. Выше мы упомянули, что арийский бог Сваямбху за тысячелетия превратился у славян в Сварога, а у индусов в Брахму. И, если славяне в детали интимной жизни своих божеств не лезли, то наши братья по арийской крови с полуострова Индостан прекрасно были ориентированы, что у Брахмы была дочь богиня мудрости Сарасвати – она же стала ему и женой. Славянским аналогом Сарасвати (обратим внимание на корень «сва» в её имени) была богиня Матерь Сва или Матерь Слава: «И вот Матерь Слава бьёт крылами по бокам своим с двух сторон, как в огне, вся сияя светом» («Велесова книга» II 7е). Вместе с тем, о полной тождественности Сарасвати и Матери Сва говорить нельзя. Мать Сва-Слава – образ более архаичный и сложный: она и матерь богов, и одно из воплощений огня и повелительница ветров, и много что ещё.

Теперь понятно, почему Сварог – дед богов, а Сва-Слава – мать. Головоломка разгадывается просто: Сварог остальным богам дед и отец, а Сва-Слава – мать, но не бабушка. «Велесова книга» и это подтверждает: если в процитированном выше фрагменте из IIа, Сварог называется дедом богов, то в другом месте говориться: «И так Сварог – отец, а прочие, суть, сыны его» («Велесова книга» I 9а). И поэтому в сказках они запечатлелись не как «старик со своею старухой», а как «дед» (в значении «дедушка») и «баба» (в значении «рожавшая женщина»). Вот такой поворот сюжета!


«У них была курочка ряба». Курица и петух (кур) в языческих верованиях птицы сакральные! Что только они не символизировали! Прежде всего, разумеется, рассвет – крик петуха загонял обратно в ад любую распоясавшуюся нечисть (Н.В. Гоголь «Вий»). Как символ утренней зари петух посвящался арийцами Ахурамазде, иранцами Митре, славянами Перуну, греками Аполлону (на последнее обстоятельство обратим особое внимание – нам это пригодиться).

«Красным петухом» называли наши предки и мы иногда называем огонь. Любвеобильные пернатые были и символом плодородия: Фрэзер в «Золотой ветви» красочно описывал, что ещё в его времена крестьяне Германии, Австрии, Венгрии, Польши и Трансильвании верили, что в каждом поле живёт хлебный дух в виде петуха и не пускали детей в поля из опасений, что оный петух выклюет им глаза. А во время жатвы петуха приносили в жертву довольно малогуманным образом: несчастную птицу закапывали на участке поля, который планировали сжать в последнюю очередь таким образом, что из земли оставалась торчать одна голова и кому-то из жнецов требовалось срубить её одним ударом серпа или косы.

Были куры и своего рода любовным талисманом: хорошим средством для повышения потенции считалось провести ночь под куриным нашестом; женщин нетяжёлого поведения на Руси величали «курвами»; молодым в первую брачную ночь давали с собой в спальню жареную курицу; а камешек с естественным отверстием, символизирующий, вообще-то, женские половые органы, называли «куриным богом». И то ли из-за такого обилия скрытой символики, то ли из-за дешевизны и доступности курицы и петухи стали одними из самых популярных жертвенных животных. Причём, если язычники дохристианских времён резали преимущественно белых петухов (как делал, например, это перед боем последний языческий правитель Руси Святослав Храбрый), то чёрные петухи уже в христианские времена стали такими же обязательными атрибутами чёрных месс сатанистов и дьяволопоклонников, как и чёрные коты.

А ещё курица и петух – пусть нелетающие, но птицы. А любая птица – это символ неба, символ «верхнего мира», мира богов. И именно птица в большинстве религий наделяется функциями космотворца. Так, согласно древнеегипетским представлениям о сотворении мира бог земли Геб воплотился в белого гуся «Великого Гоготуна» и в таком виде снёс яйцо, из которого родился бог солнца Ра. Почти слово в слово повторяют этот сюжет ведические и индуистские предания о процессе творения: воды изначального океана рождают яйцо, из которого вылупляются создатели Вселенной; в первом случае Праджапати, во втором – Брахма (космотворящая птица здесь не фигурирует, но символом Брахмы, тем не менее, является гусь).

Но, продолжаем о нашей курочке. «Ряба» в народном варианте пишется с маленькой буквы поскольку это отнюдь не имя. Фонетика сказки потребовала переноса ударения на первый слог, тогда как ставить его надо на второй рябá, то есть рябая, в крапинку. И если курица и так была птицей сакральной, то рябые несушки, вообще, наделялись магическими свойствами. И символику они имели совершенно отличную от остальных. Чёрная в белую крапинку курочка символизировала собой звёздное небо, ночь. Этим-то и объяснялось привлечение её к магическим обрядам – ведуньи считали, что ей, как символу ночи, будет легче привлечь к исполнению ритуала потусторонние силы, в ночи действующие.


« Снесла курочка яичко: пестрó, вострó, костянó, мудренó» - символики яйца мы уже коснулись: это первоматерия Вселенной. Для наших предков ответ на вопрос, что было раньше – курица или яйцо? – не стоял. Они точно знали, что сперва была Космотворящая птица, а потом Мировое яйцо, из обломков которого и создался наш мир.

У рябых курочек, считавшихся магическими, сверхъестественными способностями наделялись и яйца. Особенно, те, которые, в маму, были в крапинку, пёстрые. Может быть, даже кто-то из моих читательниц, страдавших в детстве веснушками, летом, на каникулах в деревне, подвергся по совету старенькой бабушки следующей процедуре: из-под рябой наседки бралось только-только снесённое, первое в этот день, ещё тёплое пёстрое яичко и каталось по лицу – считалось, что веснушки после этого исчезают.

А, уж, совсем волшебным было самое первое яичко, снесённое рябой несушкой. Этим объясняется следующее действие наших персонажей: «Посадила яичко в осиновое дупёлко, в кут под лавку». Во-первых, с яичком обращаются, как с живым (или очень важным) субъектом – его не кладут, а сажают. Сажают, не абы куда, а в какое-то специальное приспособление – осиновое дупёлко. Осина – дерево ритуальное; вспомним, что самым действенным оружием против вампиров является осиновый кол. Использование осины в качестве материала для изготовления футляра для хранения заветного яичка может свидетельствовать, что этим либо пытались повысить магическую силу яйца, либо защитить его от воздействия неких враждебных мистических сил (как показало дальнейшее развитие сюжета – небезосновательно! ). Дупёлко – это, видимо, какое-то небольшое отверстие или углубление в осиновой станине. В славянской мистической традиции дупло символизирует тайну, нечто сокрытое. Мало того, само дупёлко помещают в кут под лавку, то есть в самый потаённый угол в избе. Честно говоря, какая цель преследовалось этими действиями я не выяснил, но уверенно могу сказать, что хранителями яйца было сделано всё возможное, чтобы укрыть его от посторонних глаз, но…


«Мышка бежала, хвостом вернула, яичко приломала». Мышь – животное хтоническое, то есть имеющее непосредственную связь с землёй. Связь эта красочно показана в сказке «Репка», где без помощи мыши целый семейный коллектив не смог выдернуть из земли желанный корнеплод. Кстати, в неадаптированном варианте «Репки», финал оборачивается трагедией: мышь на помощь кошке не торопиться (что логично! ) и, когда умаявшееся семейство решает, что вытащит репку завтра и уходит домой, является под покровом ночи на поле и всё сжирает.

По египетским и ранне-семитским представлениям, мышь прямое порождение земли. У семитских племён мышь, вообще, была тотемным животным. Фигурирует она и в качестве одного из символов Аполлона (а чуть выше я просил запомнить, что ему был посвящён ещё и петух! ) и он даже носил прозвище Сминфей (Мышиный). О происхождении этого культа греки толком ничего не помнили уже во времена Гомера, однако, Аполлон продолжал считаться «Победителем мышей» и изображался попирающим грызуна, как, например, на знаменитой статуе работы Скопаса (и ещё одну параллель надо держать в уме, что греческий Аполлон – это славянский Дажьбог).

Конфликт солнечного бога Аполлона (кстати, ещё одним его символом, как солнцебога было золотое яйцо! ) с мышью понятен, так как символика её расшифровывается, как ночь и тайна. В этом плане мышь созвучна курочке Рябе (ночь) и спрятанному в кут яичку (тайна). Вот, только знаки у них оказываются противоположными – одно движение мышиного хвоста и планы деда и бабы оказываются сорванными.


«Об этом яичке дед стал плакать, баба рыдать, вереи [столбы, на которые навешиваются ворота] хохотать, курицы летать, ворота скрипеть, сор под порогом закýрился [пыль пошла столбом], двери побутусились [выгнулись наружу, выпятились], тын [деревянный забор, частокол] рассыпался, верх на избе зашатался... » - форменный апокалипсис, гибель Мира! Вселенский масштаб катаклизма подчёркивает то, что плачущий дед – это Сварог. Творец страждет!

На глобальный характер катастрофы указывает и та деталь, которую в антиклерикальные годы посчитали за благо выбросить из нынешнего текста. Я имею в виду второе семейство, фигурирующее в первоначальном варианте – семью попа и неприятности, произошедшие с его дочкой, попадьёй и им самим. Сам термин «поп» в данном случае обозначает не православного священника, а священнослужителя вообще и явно является позднейшей интерполяцией. Напомню ещё раз, что поп в конечном итоге оказывается самым пострадавшим лицом и в одном варианте сказки рвёт священные книги, а во втором разбивает себе голову о дверной косяк.

Метафора эта очень глубокая, восходящая к ведическим верованиям. Под священными книгами здесь понимаются «Веды». «Веды» есть абсолютная истина, данная человечеству на текущий период времени. Когда этот период оканчивается и мир рушится, вместе с ним гибнут и «Веды». По прошествии некоторого времени человечество возрождается и боги вновь вручают ему «Веды», но это уже новые «Веды» на новый период времени, отличные от предыдущих. Это объясняет поступок «попа»/священнослужителя: он видит происходящее вокруг и понимает, что мир рушится, период действия хранимых им священных текстов истёк – они больше не абсолютная истина, а набор слов, поэтому он их и уничтожает. Дело всей его жизни закончено, сам он теперь отработанный материал – безработный, лишённый веры, нравственных ориентиров и каких-либо перспектив. А осознание этого и приводит его к попытке суицида.

В неадаптированном сказочном рассказе про катаклизм дано яркое и выразительное описание неназванного персонажа, незримо присутствующего среди прочих действующих лиц. Вдумайтесь, скрипящие ворота с болтающимися створками, оторвавшиеся от земли куры вперемежку с поднятым в воздух мусором, распузатившиеся как паруса двери, шатающаяся крыша, готовая сорваться с избы – это же описание ветра, вихря, торнадо! Почему в сказке присутствует именно ветер, а не землетрясение и не потоп? А потому, что Матерь Сва («баба» по сказочной терминологии) в одной из своих ипостасей – повелительница ветров; она-то его и вызывает!

А для чего – от кого забеременела Эвринома в образе утки – мы упоминали этот пеласгический миф, когда говорили о Космотворящих птицах? А её карело-финский аналог из «Калевалы»? Правильно – обе они забеременели от ветра (выражение «ветром надуло» про беременность от неустановленного мужчины не отсюда ли берёт начало? ). И в нашей сказке ветер присутствует для того, чтобы оплодотворить курочку Рябу. Поэтому-то она одна-единственная, кто сохраняет спокойствие в этом бедламе и утешает остальных, что этот старый мир пусть и погиб, но ему на смену уже грядёт новый, лучший мир.


«А курочка ряба им говорит: - Дед не плачь, баба не рыдай, куры не летайте, ворота не скрипите, сор под порогом не закуривайся, тын не рассыпайся, верх на избе не шатайся, снесу вам еще яичко: пестрó, вострó, костянó, мудренó, яичко не простое – золотое» - в народном варианте логика есть: курочка обещает снести гораздо более лучшее яичко по сравнению с погибшим; в литературном, где эти события переставлены местами, логики нет. И обещает курочка Ряба нам не просто новое яичко, символизирующее новый мир, а новый Золотой век!

Вот, мы и вернулись к тому, с чего начали, к спирали, по которой развивается история. Сам термин «Золотой век», символизирующий время существования человечества в гармонии с богами, природой и друг с другом, пришёл к нам из греко-римских концепций хода истории. Он сменяется Серебряным веком, тот в свою очередь – Бронзовым, после которого наступает финальный Железный век – предвестник конца времён. Эти эллинистические схемы являются всего лишь калькой с гораздо более древних и сложных арийских представлений о структуре нашей истории, о, так называемом, Манвантарном цикле, состоящем из четырёх эпох – юг. Золотой век соответствует – Крита-юге; Серебряный – Трета-юге; Бронзовый – Двапара-юге и наш, Железный – Кали-юге, последней эпохе когда «добродетель приходит в полный упадок, праведники бедствуют, преступники процветают». По её истечении Манвантарный цикл завершается и мир гибнет… гибнет для того, чтобы возродиться в начале следующего Манвантарного цикла, в новом Золотом веке. И незамысловатая сказка «Курочка Ряба» является величайшим пророчеством о грядущей гибели и возрождении нашего мира!