Начиная с 1 января 2017 года госкомпании при закупках медицинских изделий будут обязаны отдавать приоритет российским товарам и услугам перед иностранными. Соответствующее постановление премьер-министр Дмитрий Медведев подписал 30 ноября, однако документ пока не опубликован, сообщает РБК. О подписании постановления изданию рассказала представитель вице-премьера Аркадия Дворковича. Теперь, в случае, когда на аукцион подано хотя бы две заявки от российских, армянских, казахских или белорусских компаний, иностранная продукция к участию в торгах не допускается. Ограничения не распространяются на импортные медицинские изделия, которые продаются на коммерческом рынке. Правительством было отмечено, что такое решение «будет способствовать развитию отечественного производства медицинских изделий».

С февраля 2015 года в России уже был введен список из 46 импортных медицинских изделий, на которые распространяются ограничения. Своим нынешним постановлением правительство расширило этот список почти в три раза. В него попали расходные материалы (бинты, антисептики, салфетки, тампоны, защитные маски), предметы для личного использования пациентов (глюкометры, костыли и ходунки), высокотехнологичное оборудование и протезы (дефибрилляторы, некоторые виды томографов, грудные силиконовые импланты). Ассоциация российских предприятий медицинской промышленности «Росмедпром» также поддержала расширение списка. В объединении международных производителей медицинских изделий IMEDA выразили надежду, что и у российских производителей хватит производственных мощностей для замены всех позиций в расширенном перечне.

Конечно, принятие подобного документа говорит и о переделе рынка в пользу одних его участников с ущемлением интересов других. Я думаю, что медицинские изделия станут дороже. Ведь всегда, когда подавлена конкуренция, допущенные к рынку будут получать большую выручку, выигрывать торги с более высокими предложениями. Очевидно, что кто-то на этом импортозамещении очень хорошо зарабатывает. Факт в том, что преференции получили конкретные участники рынка, то есть бренд «локальный производитель» стал использоваться как инструмент давления на иностранцев с целью принудить их сотрудничать с теми, кто допускается до торгов.

Поэтому я полагаю, что в дальнейшем подобного рода перечни будут только расширяться. Ясно, что в импортозамещении заинтересованы компании, которые за счет статуса «общественный производитель» хотят устранить с рынка и торгов часть продукции. Они и станут основными участниками программ по вытеснению всего западного. Хотя я могу напомнить, что даже в условиях холодной войны Советский Союз не был отсечен от поставок лекарств из западных цивилизованных стран. Так если советские импортеры готовы были заплатить стоимость медицинских изделий, то западные компании продавали эти лекарства СССР. Тогда не передавались военные технологии, не передавалась электроника, но все, что касалось медицинского оборудования и лекарств, ввозилось в страну.

К тому же, сейчас предпосылок отгораживать эту сферу от Запада нет. Сомнение в данном случае вызывает и желание конкретных компаний решить свои экономические проблемы за счет российского бюджета. Ведь речь в данном случае идет об очень больших деньгах потому, что государство в этой сфере является ключевым игроком, а компании бьются за госзаказы. Хотя стоит отметить, что перечень касается только госзакупок, частная медицина при этом не должна пострадать. Однако если зарубежная компания потеряет возможность получать госзаказы в России, то ей может стать чисто экономически не выгодно поддерживать бизнес в нашей стране. Тогда западные компании могут сократить свои представительства в РФ. В результате российский бюджет на здравоохранение, который и так довольно скудный, будет расходоваться менее эффективно. Ведь основная цель властей сейчас — это создать все по максимуму у себя, внутри страны, а вот насколько подобные медизделия будут дешевыми и качественными — уже другой вопрос.

Я надеюсь, что фактов смертей из-за некачественных поставок не будет, но врачам придется привыкать к новому оборудованию. Я надеюсь, что оно будет обеспечено качественным сервисом и обслуживанием в регионах, и не будет простаивать из-за поломок. Ясно одно — этот документ скажется на всей сфере здравоохранения, а вот как именно — покажет время.

Меня как президента лиги пациентов беспокоит то, что люди в определенный момент просто могут не получить необходимой помощи, только потому что оборудование сломалось и его некому починить, оно не закуплено, не надлежащего качества или его просто нет.
Насколько отечественные аналоги проигрывают зарубежным, мы увидим уже на этапе реализации постановления. Врачи говорят, что некоторые таблетки, изделия хуже. Вмешательство государства в конкуренцию, это всегда «слон в посудной лавке». Административные способы регулирования рынка всегда приводят к искажениям. Государство в этом случае неизбежно получит монополистов себе на голову. Со временем они начнут диктовать, что государство будет у них покупать. Монополисты в данной ситуации всегда себя чувствуют очень хорошо: не надо ни с кем конкурировать. Более того, они сами будут устанавливать цены, по которым государство будет должно у них покупать продукцию.
Может оказаться, что, например, с новым медицинским оборудованием неудобно работать или оно вообще не выполняет необходимые функции. Крупные иностранные фирмы, которые производят медицинские изделия, имеют, как правило, сеть сервисных центров. Наши компании, которые только входят на этот рынок, скорее всего, ничего подобного пока не имеют. Кстати, наши производители могут выигрывать по цене за счет того, что у них нет техподдержки, а это в свою очередь очень дорогостоящая структура. Купив иностранное медицинское оборудование, мы в случае поломки можем пойти в сервис и его починить, а как будет в случае с российскими изделиями пока не понятно. Если этот важный вопрос правительством не учитывается, в этом тоже нет ничего хорошего.

Когда несколько лет назад начиналось это импортозамещение, я разговаривала с коллегой, который всю жизнь работает в медицинской лаборатории. Он рассказал, что их госучреждение централизованно закупило отечественные анализаторы (оборудование для лабораторных анализов). Люди, которые с ним работали, стали жаловаться на то, что качество анализов резко упало. Теперь снижение качества будет наблюдаться в еще большем спектре медицинских услуг.

Сейчас, например, активно насаждаются отечественные глюкометры (измерители сахара в крови – прим.) Они, конечно, дешевые, и тестовые полоски к ним недорогие, диабетики их получают по льготным рецептам. Но мне мои пациенты рассказывали, что старый японский глюкометр работает гораздо точнее наших новых, они по качеству пока не дотягивают. И, как показывает практика, по многим позициям отечественных аналогов пока просто нет. Возможно, какие-то вещи у нас начнут спешно выпускать, но непонятно каким в этом случае будет качество.
Могу предположить, что в этой ситуации начнет развиваться совместное производство с иностранными компаниями, как, например, в автомобильном производстве. За счет того, что сборка на наших заводах, оборудование считается отечественным, а технологии, концепции иностранные. Это единственный шанс сохранить и качество, и спрос в России.

Приходилось заменять ее баралгином украинского или болгарского производства. А большая часть наркозно-дыхательной аппаратуры и расходников отечественных аналогов в принципе не имеют. Там даже надписи и инструкции на английском языке. Я думаю, что после запрета иностранных медицинских изделий Белоруссия и Казахстан начнут «перепечатывать этикетки»: у нас же единое торговое пространство, зарубежный препарат можно упаковывать, расфасовать на территории Российской Федерации или торгового союза и тем самым полностью его легализовать, а потом продать.

В соцсетях гуляет картинка с цитатой из гоголевского «Ревизора»: «Лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то он и так умрет, если выздоровеет, то он и так выздоровеет». Слова классика почти двухвековой давности снова актуальны. В российских больницах сотрудникам дается негласная установка: не болтать. Если новые методы лечения болезни или эффективные лекарства не входят в программу госгарантий либо в медучреждении нет возможности их предоставить — пациенту о них просто не расскажут. Доктора мрачно шутят, что поскольку список дефицита растет, скоро самыми доступными останутся физраствор и йод. «Лента.ру» пыталась разобраться, как нехватка денег в системе здравоохранения сказывается на врачебной этике.
Майя Сонина, председатель благотворительного фонда «Кислород», помогающего людям с муковисцидозом (генетическое заболевание, разрушающее легкие), уверяет, что заговор молчания стал обычным явлением. У подопечных фонда в легких скапливается слизь. Чтобы она не гнила, нужны хорошие антибиотики. В некоторых случаях курс лечения — сотни тысяч рублей. Дженерики (аналоги оригинальных препаратов) часто не помогают и вызывают осложнения, поскольку нередко изготавливаются из недостаточно очищенного сырья.
— В поликлиниках больным выписывают импортозамещенные дешевые дженерики, — рассказывает Майя. — Если врачи видят, что лекарство не действует и у больного все больше нарушаются функции дыхания, их это не заботит.
По словам Сониной, сначала люди пытались жаловаться, требовать хороших препаратов, потом смирились:
— Администрация больниц их запугала, что если будут куда-то писать — вообще ничего не получат. Больным так и говорят: сейчас всем трудно, должны быть довольны тем, что есть. У врачей зарплаты маленькие, работы много, и на вас время тратить не будем.
И не тратят. В «Кислород» поступает много писем от «запущенных» пациентов. Те, кому муковисцидоз диагностирован недавно, просто не знают, какие варианты лечения существуют.
— Недавно мы из Ростова в Москву перевезли 18-летнего мальчика. Ему давали антибиотики еще советских времен, крайне неэффективные в его ситуации. Довели до ужасного состояния. Сейчас, когда мама оказалась в федеральной клинике, она с удивлением читает список назначенных лекарств. И говорит, что даже и не думала, что такие таблетки есть.
От принципа «не болтай» больше всего страдают больные, нуждающиеся в дорогостоящем лечении. Для борьбы с раком груди, например, используется современный препарат герцептин. Стоимость флакона в аптеках — до 80 тысяч рублей.
— При определенном типе онкологии герцептин обязателен, — говорит президент ассоциации онкологических больных «Здравствуй!» Ирина Боровова. — Даже когда пациентка достигла ремиссии, препарат нужно пить как минимум в течении года. В противном случае рак почти всегда возвращается. Несмотря на то что лекарство обязаны закупать, его не хватает. В регионах женщинам о таком препарате даже не говорят. А если больные самостоятельно узнают, местные онкологи убеждают их, что это лишнее.
Врачи не отрицают, что вынуждены играть в молчанку: за распространение «закрытой» информации начальство может влепить выговор или уволить. Больной или его родственники, услышав о существовании спасительного средства, пишут в прокуратуру, требуют от Минздрава предоставить его бесплатно.
— Нужное лекарство может даже входить в программу госгарантий ОМС, — рассказывает онколог из Санкт-Петербурга Алексей Николаев (фамилия изменена). — Однако в больнице его нет — не купили из-за отсутствия денег. Ситуации бывают разные. Бывает, врач смотрит на пациента и понимает, что назначать ему дорогостоящее лечение, которое государство не предоставит, а сам он вряд ли сможет купить, смысла нет. Поэтому он о таких возможностях и не говорит. Или наоборот — врач видит, что больному по карману дорогой препарат, которого в больнице нет, а значит — ему можно что-то порекомендовать. Однако доктор все равно «партизанит», потому что опытный и представляет: если скажет — благодарный пациент выйдет из кабинета, сядет в дорогую машину, достанет дорогой телефон и позвонит: «Слушай, Михалыч! Мне сказали, что надо приобретать лекарство за свой счет. А почему вы им больницы не снабжаете? Что за фигня такая?» На следующий день доктора вызовет главврач и отчитает: «Чего это ты делаешь? К тебе такие люди приходят, а ты им что предлагаешь? Мне звонили по этому поводу из комитета здравоохранения. Я тебя сейчас накажу. А впредь, если у тебя такие пациенты появятся, веди их ко мне». Так что сегодня главврач августейшим повелением решает, кто достоин современного лечения, а кто нет.
По словам Алексея, многие во врачебном сообществе считают, что принцип дозировки информации — на благо пациента: меньше знаешь — крепче спишь. И мало кто думает о том, что умалчивая отнимают у человека шанс на спасение. Медицина приспосабливается к военно-полевым условиям.
— Система настроена на то, чтобы врачебную практику адаптировать под свои возможности, — объясняет собеседник «Ленты.ру». — А они сейчас весьма ограничены. И когда ты не можешь назначить оптимальное лечение, сам себя убеждаешь, что вроде бы оно и не нужно. Вроде и так хорошо. Сколько и как проживет человек — тебя уже не касается. Один компромисс, другой, а потом ты уже начинаешь рекомендовать людям не то, что делается в ведущих клиниках мира, а то, что у тебя есть. Останется фурацилин — будут лечить им. К сожалению, у нас многие врачи, да и целые больницы этот путь уже прошли.
На фоне регионов островком благополучия до недавнего времени оставалась Москва. Однако и тут врачебная этика несколько искривилась ввиду дефицита средств. Городская онкологическая больница №62, которую профессиональное сообщество и пациенты считают лучшей в стране, стала участницей громкого скандала, связанного с лекарствами. Часть препаратов для химиотерапии клиника получает централизованно, их закупку проводит департамент здравоохранения города. Но поскольку их не хватает, некоторые препараты учреждение закупает самостоятельно — за счет заработанных средств.
— У нас лежал больной не из Москвы, — рассказывает главврач больницы Анатолий Махсон. — Мы его оперировали и лечили по обязательному полису медицинского страхования (ОМС). Но в Москве химиотерапия в тариф ОМС не входит, поскольку препараты для нее закупает сам город, то есть иногородние должны ее оплачивать. Наш больной согласился с этим условием, но когда ему сказали, сколько он должен за это заплатить, схватился за голову и уехал: ему насчитали 90 тысяч рублей. Я очень удивился, потому что обычно у нас за такой цикл химиотерапии выходило около 30 тысяч. Стали разбираться — и оказалось, что в больнице сейчас используется препарат, купленный департаментом здравоохранения Москвы. В той же дозировке и того же производителя мы закупали это лекарство по 7,5 тысяч рублей за флакон, а в централизованной поставке он уже был по 25 тысяч.
После этого врачи ради интереса провели анализ других закупок по линии департамента. Пользовались при этом открытыми данными с сайта zakupki.gov.ru. Разница шокирует. В 2016 году город платил за упаковку золендроновой кислоты от 4135 до 17125 рублей. Это же лекарство в той же расфасовке больница приобрела по 1019 рублей. Упаковка 100 мг Оксалиплатина больнице досталась за 859 рублей, а город умудрился купить это же лекарство с разбросом цен от 5839 до 13580 рублей за пачку. С конца 2014 года по 2016-й стоимость многих отечественных лекарств, приобретенных по городскому тендеру, выросла в 11 раз!
— Мы для себя старались, поэтому вели напрямую переговоры с производителями, — объяснил «Ленте.ру» ценовые метаморфозы Анатолий Махсон. — Другой секрет: фармкомпании соглашались делать нам большие скидки на препараты, срок годности которых истекал. Но лекарства у нас не залеживались, быстро шли в оборот.
Результаты своего «исследования» ГКБ № 62 направила в мэрию Москвы. Там, похоже, руководствуясь принципом «не болтай», с ноября лишили клинику права самостоятельно закупать препараты. Теперь все лекарства больница будет получать на общих основаниях — чтобы у кого-нибудь снова не возникло искушения сравнить. Более того, в профессиональном сообществе поползли слухи о том, что больницу реструктуризируют, оптимизируют, а то и вовсе закроют.
Впрочем, в департаменте здравоохранения города Москвы эти слухи решительно опровергли. «Ленте.ру» там заявили, что никаких планов и тем более распорядительных документов по закрытию онкологической больница № 62 не существует. Напротив, департамент «планирует и дальше укреплять и развивать эту клинику, которая по праву считается одной из ведущих по онкологическому профилю».
Выступая на городской клинико-анатомической конференции, вице-мэр Москвы по социальным вопросам Леонид Печатников посвятил ситуации в онкологической больнице отдельное выступление. По его словам, перевод клиники на централизованные закупки ни в коем случае нельзя считать злым умыслом.
— В 2015 году, в соответствии с законом, мы погрузили стационарную помощь по онкологии в систему ОМС, прекрасно понимая, что стоимость лечения онкологических больных, мягко говоря, не полностью покрывается этими тарифами, — объясняет Печатников. — И тогда Анатолий Нахимович Махсон пришел ко мне с предложением: на период такой адаптации в порядке эксперимента перевести больницу в статус автономного учреждения. Он это очень четко аргументировал, и я посчитал это разумным. У автономного учреждения, в частности, была возможность закупать препараты не по закону ФЗ №44, а по ФЗ №223, то есть, по сути, у единственного поставщика. Он убедил меня, что сможет договориться с поставщиками, чтобы ему отпускали препараты дешевле. Мы такое исключение сделали — это была единственная больница в Москве, ни одна другая, работающая с онкологическими больными, такую привилегию не получила.
Однако с 1 января 2017 года, по словам Печатникова, в Москве ФЗ №223 перестает действовать. Дело в том, что некоторые предприятия злоупотребляли правом закупать у единственного поставщика и допускали нарушения финансовой дисциплины. И хотя к Анатолию Махсону в этом смысле никаких претензий никогда не возникало, мэр принял решение с 2017 года перевести все ГУПы и автономные учреждения на закупки по ФЗ №44. А это, по мнению вице-мэра, означает, что условия автономии становятся бессмысленными и даже опасными.
Скачки цен на конкурсе Печатников объясняет бюрократическими коллизиями, которые на сегодняшний день уже ликвидированы.
— До 2015 года при централизованных закупках лекарств в качестве начальной максимальной цены ставили минимальную цену, зарегистрированную в Минздраве, — поясняет вице-мэр. — Но 12 января 2015 года все регионы получили директивное письмо из Министерства экономики, которое обязывало ставить максимальную зарегистрированную цену, чтобы в торгах могли принять участие абсолютно все поставщики. Все взяли под козырек, исполнили, и лекарства действительно подорожали. Но теперь мы вернулись к той методике определения цены, которая была до этого письма. Даже если в нем не было злого умысла, это глупость, конечно, была невероятная.
Печатников обещает внимательно изучить опыт клиники в лекарственном обеспечении и взять на вооружение, уверяя, что она «была и остается одной из лучших онкологических больниц не только в Москве, но и в России».
— Нашим пациентам мы стараемся говорить о том, как лечат их случаи в мире, — продолжает Махсон. — И не только говорить, но и покупать инновационные препараты. Мы купили, например, за счет больницы Бейодайм. Курс лечения им стоит около 2 миллионов рублей. Он помогает молодым женщинам с Her-позитивным раком молочной железы. Если мы используем только герцептин, который есть сегодня в госзакупках, вылечиваем 40 процентов этих больных. С новым препаратом — 75-80 процентов. И самое важное — лекарство можно использовать при беременности. Мы на 20 миллионов купили этот препарат. Хорошо, если всем хватает. А если нет — как врачу выбирать? Пока у нас хватало. Как дальше — не знаю. Наверное, все станет как у всех.
По прогнозам Махсона, в российской медицине все изменится лишь тогда, когда министр здравоохранения начнет говорить правду, а не твердить, что у нас все замечательно и будет еще лучше.
— Разве может быть все замечательно, когда бюджет на здравоохранение в России составляет 3,5 процента от ВВП, а в развитых странах — 8-16 процентов? — подводит он итог. — Если денег нет, то нужно менять систему медицинского страхования. Современная — не работает.

Жизненно необходимые и важные лекарственные препараты ― это перечень лекарств, ежегодно утверждаемый правительством для госрегулирования цен на них. Список на этот год включает 646 непатентованных наименований препаратов, которым соответствуют порядка 30 тыс. брендов лекарств.

В Минпромторге сообщили «Известиям», что новый порядок ценообразования может быть применен с 1 января 2018 года. Пока что специалисты ведомства продолжают мониторинг ситуации с производством лекарственных препаратов нижнего ценового сегмента в рамках выполнения соответствующего поручения правительства.
— Необходимо ускорить переход на референтное ценообразование на лекарственные препараты (когда расчет цены осуществляется на основании рыночных данных, а не предельных отпускных цен производителей. ― «Известия»), и это позволит определить справедливую цену на все лекарственные препараты в рамках одного международного наименования, — заявили в Минпромторге, отметив, что ответственным по внедрению референтного ценообразования является Минздрав, вопрос также прорабатывают Минэкономразвития и ФАС.

В Минздраве рассказали, что идея референтного ценообразования на лекарственные препараты является межведомственной инициативой и неоднократно обсуждалась на совместных совещаниях. Но перед тем как переходить на референтное ценообразование, необходимо дать ему четкое определение, подчеркивают в Министерстве здравоохранения. Ранее ведомство выступало против изменения порядка ценообразования на дешевые ЖНВЛП из-за риска повышения цен и снижения доступности препаратов для потребителей.

В ФАС подтвердили, что занимаются вопросом ценообразования на лекарства.

— Есть поручение правительства на эту тему — пересмотреть систему оптовых и розничных надбавок на лекарства. Мы с ним работаем, думаем над тем, как это сделать, как уйти от процентных надбавок. Потому что именно они делают продажу дешевых лекарств невыгодной, — рассказала заместитель начальника управления контроля социальной сферы и торговли ФАС Надежда Шаравская.

Директор НИИ организации здравоохранения и медицинского менеджмента Давид Мелик-Гусейнов отметил, что переход на референтное ценообразование необходим; если не повысить цены на недорогие лекарства, то производители перестанут их выпускать.

— Нужно понимать, что в этом вопросе большее зло. Цены повысятся на дешевые медикаменты, да. Но если их вдруг вообще не станет, то это будет гораздо хуже. Тогда населению просто нечем будет лечиться. Они будут вынуждены переключиться на более дорогие лекарственные препараты. Поэтому лучше цены повысить на этот сегмент. Это может произойти в пределах 15% за два года. В любом случае они будут самыми дешевыми. И тут речь идет об ассортименте даже до 100 рублей за упаковку. Производителям нужно как-то окупать затраты на производство этой продукции, — считает эксперт.

Исполнительный директор фармкомпании «Полисан» Евгений Кардаш считает, что, «обеспечивая ценовую доступность, регуляторы забыли о количественной».

— В последнее время серьезно ужесточились требования к качеству лекарственных препаратов и к их упаковкам. В России пока оборудование не на таком уровне, чтобы полностью перейти на отечественное. Поэтому его приходится закупать за границей. Из-за скачков в курсах валюты производить препараты с невысокой ценой стало невыгодно. Никто не будет работать себе в убыток, поэтому ряд препаратов снимают с производства. А обязать производителей выпускать тот или иной препарат никто не может — это бизнес, — рассказал специалист.

В Минэкономразвития воздержались от комментариев.

Иммунодепрессант «Азатиоприн» в России производит только одно предприятие — ОАО «Мосхимфармпрепараты» им. Н.А.Семашко. «При многих аутоиммунных заболеваниях азатиоприн является жизненно необходимым препаратом. Лекарства нет в аптеках 6 месяцев, — сообщает петербурженка Наталья Гуменникова. — Аналога препарата нет. Без постоянного приема азатиоприна наступает ухудшение состояния. Для многих людей отсутствие этого лекарства является катастрофой. Замена терапии невозможна. Лекарство производит единственный завод в России. Сейчас производство лекарства остановлено. Как жить? В России много фармацевтических заводов. Почему «Азатиоприн» выпускает только один завод? Почему в аптеках нет импортных аналогов?»

Наталья обращалась в Минздрав с сообщением о том, что из аптек пропал препарат, входящий в список ЖНВЛП. И получила ответ: «Вопросы производства зарегистрированных лекарственных препаратов относятся к ведению производителей. Дополнительно сообщаем, что Департамент (государственного регулирования — Прим. ред.) обратился к производителю лекарственного препарата «Азатиоприн» с просьбой о принятии необходимых мер по организации производства указанного лекарственного препарата для обеспечения бесперебойных поставок. В случае отсутствия лекарственного препарата в аптечной сети по вопросу альтернативной терапии необходимо обратиться к лечащему врачу». Женщина сообщает, что аналогичный ответ он получила от Росздравнадзора: «Обратитесь к врачу для замены терапии»

— Благодаря тому, что город заранее закупил этот препарат для льготных категорий петербуржцев, запасы у нас есть, и льготники имеют возможность его получить, — рассказала «Доктору Питеру» Людмила Сычевская, начальник управления по организации работы фармацевтических учреждений и предприятий комитета по здравоохранению Петербурга. — Но в розничной продаже в аптеках этого лекарства, действительно, нет уже давно. И пациентам приходится к этому привыкать — периодически то одно, то другое жизненно важное лекарство исчезает и только с помощью врача ему можно найти замену. И кроме как производителю препарата апеллировать не к кому, а он имеет полное право отказаться от лекарства, которое не приносит прибыли, а скорее даже, убыточно. Потому что сейчас только коробка, упаковка для таблеток плюс инструкция обходятся в сумму около ста рублей. Мы обращались на завод с вопросом о возобновлении производства препарата. Но гарантий по поводу возобновления не получили. Скорее всего, если предприятие возобновит производство «Азатиоприна», оно будет стоить дороже

Как стало известно «Доктору Питеру», возобновление производства препарата все-таки ожидается: сейчас на ОАО «Мосхимфармпрепараты» модернизируется линия по производству «Азатиоприна» под импортное сырье. А новые партии лекарства появятся в аптеках не раньше октября-ноября. Нет сомнений в том, что стоимость его вырастет.

«Азатиоприн», цена которого до исчезновения составляла 270-290 рублей, жизненно необходим страдающим ревматоидным артритом, неспецифическим язвенным колитом, хроническими гепатитами, системной красной волчанкой, узелковым периартериитом, дерматомиозитом, миастенией, вульгарной пузырчаткой, идиопатической тромбоцитопенической пурпурой, аутоиммунным гломерулонефритом, псориазом. Он используется также в составе комбинированной терапии в качестве профилактики отторжения трансплантатов.

В Центре воспалительных заболеваний кишечника Городской больницы №31 «Доктору Питеру» пояснили:

- Да, пациенты регулярно обращаются по поводу замены «Азатиоприна». Мы рекомендуем препарат «Меркаптопурин», относящийся к той же группе аналогов пурина, что и азатиоприн. - поясняет Оксана Щукина, научный руководитель Центра воспалительных заболеваний кишечника. - Только необходимо помнить, что «Меркаптопурин» является по сути, предшественником «Азатиоприна», поэтому необходимо, чтобы врач назначил дозировку лекарства индивидуально.

Стоимость «Меркаптопурина» в Петербурге — около 800 рублей.

А Татьяна Шашурина, председатель Межрегиональной общественной организации «ДОВЕРИЕ» для поддержки пациентов с ВЗК (воспалительными заболеваниями кишечника) рассказала, что большинство пациентов вынуждены приобретать теперь импортный аналог «Азатиоприна» с одним и тем же действующим веществом - «Имуран». Его стоимость в петербургских аптеках — 3 тысячи рублей за упаковку. Многие покупают его за рубежом, потому что там оно минимум на треть дешевле.

***