С Белорусского вокзала Москвы в столицу Приморья проводили участников социальной программы благотворительного фонда «Расправь крылья». Для потенциальных усыновителей и опекунов будут проведены встречи с детьми, лишившихся родителей. В рамках программы эта поездка юбилейная, пятнадцатая. Теперь её география – почти вся Россия. Участниками «Поезда надежды-Владивосток» стали 10 семей из 7 российских регионов. А организаторами традиционно выступили «Радио России», «Аэрофлот» и благотворительный фонд «Расправь крылья».

Социальная программа объединила представителей бизнеса, власти, средств массовой информации и обычных людей, готовых распахнуть двери своего дома и подарить тепло детям, лишённым родительской любви. Решение взять в семью чужого ребёнка – непростое. Но бывалые мамы и папы утверждают: наградой за волнения и бессонные ночи станет настоящее счастье. «Если кто-то не найдёт своего ребёнка сейчас – не переживайте, он обязательно вас дождётся. Сколько городов, сколько детских домов, к сожалению… и детей там много. Так что ваш ребёнок вас дождётся», – говорит участница программы Светлана. Сама Светлана, ее фамилию мы не можем раскрывать, в силу закона о тайне усыновления, своего ребёнка дождалась. Вернее – сразу двух. Причем девочек с одинаковыми именами Александра.

За 7 лет в «Поезде Надежды» приняла участие 141 семья со всей России. Более того некоторые пары взяли домой не по одному ребенку. Поддержка программы не заканчивается на моменте обретения своего чада. Мамы и папы остаются на связи спустя годы и всегда готовы помочь молодым приёмным родителям, которые ещё только готовятся сделать такой важный шаг и осчастливить еще одного маленького человечка.

Александр Столетов

Столь символичное название носит программа социального проекта «Детский вопрос» на «Радио России», за время существования которого более 1000 детей устроено в семьи. - Наш проект в виде радиопрограммы появился в эфире 8 лет назад, спустя год у журналистов и редакторов возникло желание сделать что-то большее, - рассказывает замдиректора «Радио России», продюсер проекта Георгий МОСКВИЧЕВ. - Мы решили, что поедем к детям и привезем им родителей. За время существования проекта, 124 семьи приняли участие в «Поезде надежде» и почти все уже с детьми. В Приморье мы впервые, и это уже наша 15-ая поездка. Мы здесь для того, чтобы лишний раз обратить внимание на детей, которые живут рядом с нами, но в силу каких–то обстоятельств оказались без попечения родителей. Это тот случай, когда внимание не бывает лишним, чем больше мы рассказываем о них, тем лучше.
«Поезд», прибывший в Приморье, привез с собой 11 семей из разных уголков страны, желающих усыновить детей. Москва, Подмосковье, Адыгея, Брянская область, Ямало- Ненецкий автономный округ – обширна география будущего проживания приморских ребятишек. Основное условие участия в проекте – наличие документов, необходимых для установления опеки. Тогда, если родители найдут своих детей, уехать домой смогут вместе. В «поезде» также есть педиатр, психолог и уже состоявшиеся приемные мамы. В этот раз усыновители побывали в приморских городах: Находке, Владивостоке, Уссурийске. В находкинский Дом ребенка приехали три супружеских пары и одна мама-одиночка.
Впрочем, даже ради одной встречи можно было организовать «Поезд надежды». В Находке впервые увидели друг друга двухлетняя Даша и прилетевшая из Москвы Элина БОРИСОВА. Увидев Элину, Дашенька не раздумывая пошла к ней на руки, и во время праздника с участием приезжих клоунов, не покидала свою будущую маму. Они даже похожи друг на друга как родные мать и дочь. Всем - и сотрудникам Дома ребенка, и журналистам, и волонтерам проекта – стало понятно, что эти два человека по-настоящему родные, только почему-то до этого момента разлученные. Даже поймав воздушный шарик, Даша сразу отнесла его Элине. А когда всех детей повели обедать, девочка остановилась, как бы спрашивая разрешения у своей мамы и только после того, как Элина сказала: «Иди, Дашенька», отправилась вслед за остальными детьми.
- Я волонтер «Поезда надежды» и для меня это уже 12 поездка. Увидев фотографию Даши, я решила, что поеду в Приморье за своей дочкой, - рассказывает Элина. –Тем, кто хочет усыновить детей, но никак не решается, хочу сказать, что нужно всего лишь сделать первый шаг и перебороть в себе страх, который сидит во многих, что малыши из этих учреждений больные. В большинстве случаев все диагнозы излечимы, а дети, развиваются и радуют своими успехами не хуже других.
Элина знает, о чем говорит, у нее уже есть приемная дочка, которой сейчас 8 лет. Девочка хорошо учится и имеет третий спортивный разряд по синхронному плаванию.
- Я очень ждала этой встречи с Дашей. А если человек приезжает с целью пополнить семью, то все сложится хорошо. Я забираю Дашу с собой в Москву.
Семьи из «Поезда надежды» пробыли в Находке три дня, они встречались с детьми, гуляли с ними. А в воскресенье улетели в Москву новым составом.
- Мы счастливы за детей, которых нашли родители, а семьям, которые едут с нами, так и говорим: вам предстоят роды, - говорит Георгий Москвичев. - Какая разница, как появляются дети в семье? Ваш ребенок появится так. Родители любят с нами ездить, ведь мы приоткрываем двери Домов ребенка несколько шире, чем это обычно позволено, но в рамках закона. Нам бы очень хотелось, чтобы в будущем такие «Поезда надежды» стали региональными, получили поддержку федерального законодательства, а с российскими усыновителями чиновники работали бы чутче.
Сегодня о детях, оставшихся без попечения мам и пап, говорят все больше, родители реже скрывают факт усыновления от общества и от детей. Это значит, что общество становится более открытым и милосердным, выздоравливает.

— Я думаю, что реально усыновленных детей еще больше. Ведь часто бывает, что, услышав в программе про Машу, семья отправляется в детский дом, но берет Сашу. А к Маше приезжают уже другие родители. Но дело даже не в цифрах. Главное, что в России постепенно меняется отношение к самой теме усыновления. Сейчас становится все больше семей, готовых принимать детей. В центральной части нашей страны ситуация лучше, детей в домах ребенка и детских домах остается все меньше. Приемные родители теперь готовы ехать за Урал, в Сибирь. Значит, и в этих регионах грядут изменении. Еще одна положительная тенденция — в последнее время в семьи берут не только младенцев, как еще несколько лет назад.

— С чем это связано? Знаю, что в прошлом году был специальный «Поезд надежды», посвященный детям старше пяти лет.

— Мы сделали намеренный разворот в сторону детей старше пяти лет, братьев и сестер, малышей, с тяжелыми заболеваниями. Блондинки до года и без помощи журналистов находят родителей. На сегодняшний день мы считаем, что «пристроить» малышей — не такая большая заслуга. Конечно, работать с проблемными категориями ребят тяжелее. Ведь нужно не просто найти семьи. Важно, чтобы родители, появившись у ребенка, остались с ним навсегда. За детьми старше пяти лет, имеющими братьев и сестер, наш поезд ездил в Калининград. Что мы увидели в Калининградской области? Там давно существует специализированная телевизионная программа, с ней сотрудничают газеты. Органы опеки и региональный оператор очень активно работают с семьями. Есть Школы приемных родителей. Власти используют все возможные пути оповещения населения о том, что у них в детских домах есть такие дети. Семьи, взявшие на попечение «сложных» деток, участвуют в телевизионных ток-шоу, дают интервью. Людям рассказывают, что это нормально — принять в семью ребенка старшего возраста. Создается положительный имидж приемной семьи. И это дает свои результаты: проблем в регионе меньше, чем во всех остальных. Мы специально поехали туда, чтобы позаимствовать положительный опыт, а потом рассказать другим.

— А в Приморье какая ситуация?

— Дети там есть, и их много. Мы едем в Приморье сразу с несколькими целями. Во-первых, помочь местным ребятам обрести родителей. Во-вторых, немножко всколыхнуть население: обычно наши поезда очень хорошо действуют на региональные семьи. И, в-третьих, чтобы протоптать дорожку на Дальний Восток для родителей из центральных районов страны. Иногда семья вроде бы и может позволить себе поездку в дальний регион, но как-то побаивается. Ехать далеко, что там за местные органы опеки — не известно. Вот для того, чтобы изжить этот страх, мы решили забраться так далеко.

О рейсе «Поезда надежды» во Владивосток и других акциях «Детского вопроса» читайте на сайте http://deti.radiorus.ru

Рейсом из Москвы к приморским сиротам. В рамках благотворительной программы «Поезд надежды» во Владивосток прибыло 11 семей, чтобы взять под свое крыло детей, оставшихся без попечения родителей. Билеты на обратный рейс для новых членов семьи уже подготовлены. Кому же достанутся счастливые билеты?


Некоторые из прилетевших родителей впервые отважились стать опекунами, кому-то волнительная процедура усыновления не впервой, они уже опытные приемные родители. «Поезд надежды» побывал во многих регионах страны. Приморье – это его 15 путешествие.


Георгий Москвичев, продюсер проекта «Детский вопрос»: «Гораздо важнее, чтобы после нашего отъезда, как можно больше людей еще раз обратили внимание на этих детей. Прежде всего, из местных жителей».


Анна прилетела буквального с другого конца страны, из республики Адыгея, за двумя маленькими сестрами в Уссурийске, 1 и 3 классы. О них узнала при помощи волонтерского сайта «Владмама». У Анны уже двое взрослых родных ребенка, еще трое приемных – в семье они уже 5 лет.


Анна Черкашина: «Говорят семья – это семь «я». Вот пять «я» у меня есть. Мы решили еще два «я» добавить».


На маршруте «Поезда надежды» – Владивосток, Находка, Уссурийск. Опекуны и дети, которым посчастливилось обрести семью, покинут Приморье 25 марта.

Так, наверное, продолжалось бы и дальше. Если бы в один прекрасный день на мою почту не пришел спам. Там была фотография с надписью: «Помогите ребенку!» А ребенок как две капли воды был похож на моего кровного сына. Естественно, увидев фотографию собственного ребенка с надписью «Помогите!», всякая нормальная мать вздрогнет и, как минимум, выяснит, что происходит.

Я позвонила по указанному телефону. Мне сказали: «Вы приемная мама?» Словосочетание «приемная мама» ввергло меня в ступор. Что значит «приемная мама»? Нет, я обычная, нормальная мама. Мне говорят: «А, ну тогда вам не к нам». Повесили трубку и всё. Перед журналистом закрыли дверь? Я не нужна? Это как красная тряпка для быка. Я уже работу проделала, а мне говорят: «До свидания». Я опять позвонила и говорю: «Давайте сначала разберемся - там фотография моего ребенка!» Они говорят: «Да нет, это не вашего, это нашего ребенка, вы звоните в дом ребенка».

Выяснилось, что это Орловский дом ребенка и на фотографии - один из его воспитанников. Вечером я показала фотографию мужу. Посмотрела на такую же вытянутую физиономию, которая, видимо, была и у меня в тот день. Он говорит: «И что ты хочешь делать? Боюсь подумать». Я говорю: «Ну, давай хотя бы съездим и посмотрим».

В ближайшую субботу мы уже ехали в Орел. Вывели нам ребенка. Посмотрели мы на малыша, он совсем не был похож на фотографию. Но я поняла, что мне все равно, на кого он похож. Это было уже без разницы. Ребенка, к слову, привели не сразу. Сначала пришла замечательная, добрейшей души женщина, которая просто стала рассказывать о том, как живет дом ребенка, что это такое, что тут за дети, чем они здесь занимаются, и как часто их вообще забирают в семьи.

120 детей без шансов

Стало понятно, что все... плохо. Все настолько плохо, что эта сторона жизни, для меня абсолютно неведомая, повергла меня в состояние тяжелых раздумий. При том, что в этом заведении было все прилично - нормальный ремонт, игрушки... И даже ребятенок, которого вывели, был хорошо одет. То есть, формальных признаков для того, чтобы так сильно расстроиться, не было.

Видимо, до меня вдруг дошло, что там 120 детей, у которых шансов оказаться в семье предельно мало. Нам рассказали, что за весь прошлый год забрали только 5 детей. Вот эта цифра меня и повергла в шок.

Меня накрыло. Я ничего не могла с собой сделать, рыдала пять часов по дороге обратно, потом все воскресенье, и в понедельник это обрыдавшееся тело с опухшей физиономией пришло к директору, который на меня посмотрел и сказал: «Что случилось? Боюсь подумать плохое». Я говорю: «Мои все живы, но я была в доме ребенка».

Он говорит: «Ну, и что ты хочешь?» Я говорю: «Хочу предложить передачу». Потому что в воскресенье я не только рыдала, я полезла в интернет, стала выяснять, что с этой темой, есть ли где-то программы? Выяснилось, что нигде ничего нет. Выползали какие-то рубрики «Ищу маму». Двух-, трех-, пятиминутный сюжет раз в месяц кто-то где-то давал. И все.

Когда я пришла к нашему директору, Алексею Владимировичу Абакумову, я владела полной информацией. И я ее на него обрушила. Когда уходила, понимала, что он тоже загружен по самое «не могу» и теперь с этим будет жить дальше. Ему можно было посочувствовать.

Фото: http://www.newbur.ru

«Помощников не будет»

Он мне тогда сказал правильную вещь: «Тема, мягко скажем, новая, не сильно востребованная, специалистов в ней нет. Ты ее как собираешься делать?» Я говорю: «Не знаю как, но точно знаю, что это должно быть». Он говорит: «Ну, давай так - у меня для тебя помощников не будет, поэтому делай все, что ты считаешь нужным, записывай пилотный выпуск, приноси, а дальше поглядим, что из этого выйдет». Я ушла думать.

И пока думала, продолжала ездить к ребенку. Мы с мужем оформили документы и стали выстраивать свою жизнь в ожидании появления в ней еще одного сына. Когда мы в очередной раз приехали в дом ребенка - сообщить о своих планах, нам сказали: «Все прекрасно, мы сейчас должны сделать ребенку медобследование, а вы пока отъезжайте в отпуск, отдохните перед этим важным мероприятием». Я, надо сказать, с тяжелым сердцем уезжала. Не знаю, почему-то мне казалось, что лучше было бы взять, а потом уже ехать. Через две недели, когда мы вернулись в дом ребенка, ребенка там не оказалось.

Нам говорят: «Ребята, у вас легкая рука, все хорошо и замечательно, вернулась биомама! Она почувствовала, что что-то происходит, и быстренько восстановилась в правах...» Удивительно, как она за две недели это проделала. Биомама предъявила свои права и ребенка забрала. Там был праздник, потому что такое бывает редко.

Не хотите ли другого?

«Не хотите ли другого? – спросили нас. - Вам же вроде все равно было? У нас много таких ребяток... » Признаюсь: у меня было состояние, что у меня кто-то умер. И у мужа было такое же состояние. А ребенка-то другого нам вывели и говорят: «А вот у нас есть мальчик, он даже где-то на вас похож. Этот больше даже на вас похож, не переживайте!» У меня в душе был полый раздрай! Ведь у нас уже кроватка стояла, вещи на полках разложены, мы уже ехали сына забирать!

Муж приехал домой и сказал, что больше он на эту тему не хочет даже думать, потому что второго такого потрясения он не выдержит. И я поняла, что единственная возможность для меня в тот момент как-то выплыть, потому что я, конечно, тонула и захлебывалась, - начать что-то делать, погрузиться в работу так, чтобы не думать ни о чем. А в какую работу? Не в шоу-бизнес же погружаться. И я тут вспомнила, что мне дан карт-бланш, я ринулась в эту тему с каким-то остервенением. У меня вместо ребенка появилась программа, я поняла, что надо делать.

За один вечер, находясь в шоковом состоянии, я нарисовала сценарий, структура программы до сих пор та же, что была тогда придумана. Сначала мы записали пилотный выпуск. Я принесла его директору и выдохнула. Он мне сказал: «Я все знаю, ты не догуляла неделю отпуска, отдохни!» И мы с мужем уехали, а пока нас не было в Москве, программа началась. Нам позвонили и сказали: «Ребят, а вы вообще в курсе? У вас программа в эфире». И когда я вернулась, меня вызвал директор и сказал: «Я тебя поздравляю! А что у нас будет во втором выпуске?»

Все шишки и находки – по ходу пьесы

И тут до меня дошло, что людей нет, связей нет, а планку-то мы задрали. В каждой программе должен быть ребятенок, как минимум. И времени раскачиваться уже нет. Все ошибки, шишки, находки – всё было по ходу пьесы.

Первый наш «Поезд надежды» был в Орел. Того мальчика, которого мне вывели в доме ребенка, я взяла в программу. Это был один из первых героев - Игорек. Мы его пиарили весь год. Парнишка симпатичный, и все с ним в порядке, а семья не находилась. Вокруг детей забирают, а его не берут, и всё. У меня уже пунктик - должна его устроить!

У нас изменения - от отчаяния, от того, что понимаешь, что не можешь сделать ничего привычными методами, поэтому нужен какой-то рывок, прорыв. В августе я поняла, что в сентябре ребенка будут переводить в детский дом, нам осталась всего ничего, пара недель.

Я стала закидывать удочки мужу, но он сказал: «Даже не подходи! Я пережил это один раз, и меня надолго бабахнуло. Я готов тебе помогать как угодно, но оставь пока меня вот с этим». Я поняла, что нельзя насильно вести человека к счастью, он должен дозреть.

Я вышла с бредовой темой на конференцию. На сайте «7я.ру» есть конференция для усыновителей, где в ночи я написала тему: «Народ, а не ударить ли нам автопробегом по сиротству? Идея бредовая, но мало ли...» Почему-то это вызвало ажиотаж. Стали откликаться люди, у которых на руках уже были готовые документы. Они писали: «А давайте все вместе. Одни бы мы, наверное, туда не поехали. Давайте объединимся!»

На следующий день я опять пришла к начальству. Сказала, что у нас есть такая идея. «Ну, ладно, - отвечает, - давай попробуем, что мы теряем? Только закон не нарушать! Мы ведь законопослушная, государственная радиокомпания». И мы объявили о том, что собираем людей в кратчайшие сроки, у кого есть документы. Так появился «Поезд надежды» - проект программы «Детский вопрос», в сентябре этого года ему исполнится 9 лет!

Я позвонила в Орел региональному оператору. И самое удивительное, что меня не «послали». Сначала как-то насторожились, но поскольку нас знали, мы уже год работали, то сказали: «Хорошо, приезжайте, давайте попробуем, но всё в рамках закона».

Потом я позвонила Галине Сергеевне Красницкой (преподаватель единственной на тот момент школы приемных родителей в Москве – А.О.) и попросила помочь. Я понимала, что школы приемных родителей нужны, и очень хотелось, чтобы они появлялись и в регионах, и на местах. Поэтому мы с первого «поезда» притянули школу приемных родителей - и для того, чтобы учить своих, и для того, чтобы пропагандировать это дело в регионах.

Потом мы нашли автобус и сами его оплатили вскладчину. У нас была одна приемная семья, которой мы помогли незадолго до этого найти ребенка, и они спросили, чем могут нам помочь? Мы ответили, что нам нужен автобус, и они сказали: «Мы участвуем».

С нами были люди, которые имитировали беременность

В шесть утра собрали родителей в центре Москвы. Поехали восемь семей. Самое веселое, что у нас в этом автобусе были люди, которые имитировали беременность. С накладными животами. Тайна! Это был 2005 год.

В Орле нас встречали местные журналисты, с которыми мы договорились заранее. Мы понимали, что это хороший информационный повод – рассказать региону о том, что у них под носом дети. И этих детей надо бы по домам разобрать. И журналистов надо было как-то подстегнуть, чтобы они обратили внимание на эту тему.

Семейным парам мы бейджики вешали с именами – просили написать имя, которым будем называть в поездке. Белые бейджики были для тех, кто готов работать с прессой, а красные – это те, кто с тайной, и хотели бы остаться в тени. С белыми бейджиками пары две или три было всего.

Наш «Поезд надежды» тогда очень хорошо встретили, с караваем. Все задают вопрос, почему проект называется «Поезд надежды»? Это не связано с видом транспорта – мы ездили и на автобусах, и на поездах, и на самолетах летали.

В свое время мне попалась история про «Поезд надежды», который был в Америке. Он был совершенно не такой, как у нас. Американский «Поезд надежды» представлял из себя благотворительный поезд, в который покупали билеты миллионеры. Проезжая определенное расстояние на этом поезде, они вкладывались в благотворительность. Этот поезд также перевозил детей-сирот с севера на юг и с юга на север. Мне показалось, что «Поезд надежды» должен не сирот перемещать с места на место, а родителей привезти к детям.

Мы очень воодушевились поездкой в Орел, потому что нас и встречали хорошо, и семьи у нас отлично там поработали, и практически все нашли своих детей. То есть, это была очень яркая история. Мы сфотографировали много детей, и договорились с региональным оператором, что этих статусных детей разместим у себя, на сайте «Радио России». А орловские журналисты, наши коллеги, которые на все это дело посмотрели, воодушевившись, организовали у себя передачу. И это был тоже первый опыт, когда все это подхватили. Они стали организовывать съемки в этом доме ребенка, в результате за год оттуда забрали больше тридцати человек.

Инна Зотова

Мы поняли, что это работает. И что это очень востребовано. Не успели мы вернуться, как уже народ стал спрашивать: «А когда ж следующий-то поезд? А давайте ездить каждую неделю». Второй поезд мы готовили в Кострому, второй уже было чуть легче делать, потому что нам было что предъявить, мы могли сказать: «Кострома, позвоните в Орел». А самое главное, что все хорошо сложилось у Игорька. Мама к нему уже ездила, я чувствовала, что долг выполнен.

Продолжение следует

Дата публикации: 14.08.2014

Смысл регионального поезда в том, что базовые семьи – это семьи региона. То есть, мы ехали в Бурятию для того, чтобы помочь детям обрести бурятские семьи. Вопрос: зачем? Причины две. Во-первых, бурятские семьи активно берут детей в Бурятии. И национальных ребятишек в детских домах не так много. Там, в основном, славянские дети. И нам важно было донести до местного населения, что дети в детских домах есть, и они нуждаются в родителях.

Во-вторых, регион попросил нас привезти технологию сопровождения семьи во время подбора и оформления ребенка в семью. Кстати, нас пригласили туда именно региональные власти.

Мы с первого дня проводили идею необходимости сопровождения семьи. «Поезд надежды» и есть, по сути, служба сопровождения семьи. Причем так было с самого начала.

Что происходило в первом поезде и происходит во всех семнадцати? Собираются семьи, с ними проводятся занятия школы приемных родителей, независимо от того, учились они уже дома в такой школе или нет.

И практика показывает, что такие занятия необходимы. Обычно это три-четыре лекции по полтора часа – до того, как пустить людей к детям. И каждый вечер у нас проходят родительские собрания, продолжает работать школа приемных родителей, осуществляются индивидуальные консультации врача-психолога и специалиста по семейному устройству, у каждой семьи есть такое сопровождение. По сути, это помощь «в родах».

Школы приемных родителей сейчас ввели везде, но понятно, что в одном месте это работает хорошо, в другом – не очень. Кое-как сегодня уже начали говорить о необходимости сопровождать семьи после того, как появился ребенок. Даже кое-где эти службы сопровождения стали появляться.

А вот центральный процесс, когда семья «рожает», в это время с ней рядом никого нет. Между тем, это очень важный, ответственный момент: когда происходит поиск ребенка, первое знакомство с ним, когда семья читает медицинскую карту и не понимает, что там написано, когда не понимает, что такое статус-не статус… У нас люди садились в поезд и на первом занятии (пройдя школу приемных родителей, получив сертификат) задавали вопрос: «А опека от усыновления чем отличается?»

То есть, ничего не знают, не помнят, мозг отлетает, руки трясутся, слезы текут, мужчины нервно курят, мамы сползают вдоль стены – нормальные роды! Вот в этом процессе семьи очень часто остаются один на один со своими проблемами. Да, есть люди, которым это не надо, но опыт нашей работы и те заявки, которые к нам приходят, говорят о том, что такое сопровождение «в родах» очень востребовано.

И самое главное – это реальная профилактика возвратов. Потому что если семья ошибется: схватит и побежит, плохо соображая, что они делают, и их никто не остановит, не предупредит и не поможет на этом этапе, то дальнейшее развитие событий может быть самым непредсказуемым.

За 10 лет существования программы удалось устроить в семьи более 2000 детей. Но я хочу сказать сразу: «Поезд надежды» и вообще «Детский вопрос» – это не инкубатор по выращиванию идеальных детей. Всем почему-то кажется, что если они пришли в «Детский вопрос» или сели в «Поезд надежды», то «из-под полы» им тут же достанут блондинку с голубыми глазами, у которой папа – профессор, мама – балерина, со здоровьем у нее все отлично, даже аллергии нет.

Соответственно, и приемные родители должны быть идеальными, видимо, выращенными где-то на Луне. Но в «Поезде надежды» всё как в жизни. Вот родители, например: есть пожилые, есть молодые, есть одинокие, есть семейные, есть, у кого нет детей, и есть, у кого уже есть приемные дети. Есть кровные дети, есть после потери кровного ребенка. Вот как в жизни оно бывает – есть покладистые, веселые родители, есть смурные…

Иногда мы даже берем с собой родителей только для того, чтобы отговорить их взять ребенка. Потому что кто их остановит? И в этом смысле «поезд» тоже достаточно успешно работает.

У нас были прецеденты, когда мы убеждали семью не брать ребенка именно в этот период жизни. И если семья прислушивалась (а, как правило, все-таки к нам прислушиваются, потому что у нас очень хорошие специалисты работают) и брала тайм-аут, то позже, когда ребенок наконец появлялся в этой семье, все происходило совсем по-другому, гораздо мягче.

Когда надо взять тайм-аут

Мы смотрим на поведение людей друг с другом в нашем «поезде», если они не могут договориться между собой – папа хочет одного, а мама хочет другого, между ними начинается раздрай, то это повод задуматься: а нужен ли им ребенок?

Кстати, мы принципиально берем в «поезд» двоих, обоих супругов. У нас психологи следят, как пара работает. Это не значит, что они должны быть как солдаты-истуканы. Нет. Но это означает, что в семье должно быть единство какое-то по принципиальным позициям.

Иногда очевидно, что ребенок нужен маме, а папа за паровозом идет, и идет так, что этот ребенок может стать камнем преткновения. В семье заложен какой-то конфликт глубинный, который семья не проработала, и появлением ребенка супруги пытаются решить этот конфликт.

Тогда с семьей работает психолог. Пытается переубедить, даже где-то методом шоковой терапии: у нас рыдают, у нас и папы плачут, всякое бывает. Такие стойкие бойцы, и вдруг смотрим – все, папа сломался.

Это хорошо, на самом деле. Это катарсис. Это значит, что в семье что-то было. Была пружина, которую нужно было растянуть. Им нужно было что-то отстрадать, чем-то переболеть, как-то договориться между собой, и только после этого можно начинать выстраивать свою дальнейшую жизнь.

Готова ли пара принять ребенка или они пытаются новым ребенком, например, заместить потерю кровного. А там еще не отболело. И мама всю дорогу говорит: «Ой, он как вот мой Петенька». И вот он будет ходить в ту же школу, как Петенька, и одежда у нас от Петеньки осталась...

Очевидно, что на ребенке будет безумный груз этого погибшего Петеньки. И в этот момент психологи, конечно, должны работать с этой семьей. Останавливать. Потому что иначе ребенку будет очень тяжело. Такие вещи предсказуемы, и технологии наработаны.

Но и у нас возвраты были, поскольку это, повторюсь, не инопланетяне, это такие же люди, и дети такие же, как в жизни. Другое дело, что процент возвратов на количество детей, которые устроены в семьи, минимален, если сравнивать по стране, где речь идет чуть ли не о 10% возвратов, у нас эти цифры – меньше 1%.

В 2006 году семья вернула ребенка через неделю. Семья прошла дважды школу приемных родителей, полгода ездила и навещала этого ребенка. Семья, в которой этот ребенок был на каникулах, семья, которой дали «добро» все специалисты.

Почему это произошло – так и осталось тайной. Они вернули ребенка в детский дом через неделю и отказалась общаться дальше. Они поменяли телефон. То есть, у семьи, по-видимому, тоже был шок.

Надо сказать, что на этого ребенка у нас был конкурс – столько людей хотели его забрать. Когда он вернулся в детский дом, мама нашлась просто в тот же вечер практически. И сейчас у них все хорошо, все замечательно.

Это я к тому, что у нас дети не возвращаются в детский дом просто так, чтобы там остаться, мы обязательно следим за состоянием этого ребенка. И мы стараемся устроить этого ребенка в другую семью, мы его не оставляем. Этот ребенок становится нашим подопечным – все!

Популяризировать идею принятия ребенка в семью

Поначалу, как я уже говорила, было очень много семей с тайной усыновления, но сейчас мы изменили условия участия: семьи обязаны работать с прессой, чтобы популяризировать идею принятия ребенка в семью.

Сейчас эти поездки, скажем прямо, дорогостоящие. Семья не платит ни за что и ни копейки. Семья платит только за собственное питание в «поезде», если успевает поесть. И то завтраками мы кормим.

Самолет – это низкий поклон компании «Аэрофлот», которая уже очень много сделала для нас и для наших детей, и всегда безотказно. То есть, вот надо нам в Калининград – летим в Калининград, надо нам во Владивосток – летим во Владивосток, надо нам в Бурятию – летим в Бурятию, и сколько надо билетов, столько нам дают. И обратно нам еще и на детей билеты дают. Это мощнейшая поддержка, конечно.

До недавнего времени у нас был благотворительный фонд, который нам помогал, но кризис, к сожалению, нас разлучил. Правда, «поезд» все равно поехал в Бурятию, родная компания поддержала проект и, в данном случае, спонсором выступило наше «Радио России». Но, тем не менее, мы открыты для всех, желающих помогать нашему проекту.

Мы активно пропагандируем идею о том, что для семей, которые в этом нуждаются, должно быть сопровождение после принятия ребенка. Либо на базе школы приемных родителей, либо на базе службы сопровождения семьи.

Понятно, что семья не пойдет в опеку, к опекской тете просить ее о сопровождении – это же контролирующий орган! Поэтому понятно, что это не органы опеки, и не их это функция. У них своих задач хватает. Семья должна доверять людям, к которым она обратится за помощью. А школы приемных родителей очень часто выпускают своих «учеников» и больше ни за что не отвечают.

Эту идею сопровождения мы опробовали в Москве. По сути, это был наш дебют в региональном формате. Вообще-то, московский поезд был федеральным: приехали люди из разных городов, но три семьи были московские. И мы попросили те школы приемных родителей, которые закончили эти семьи, сопровождать своих подопечных в «поезде».

Сотрудники ШПР начали с нами работать. Сначала нехотя, с недоверием, для них это было некое потрясение, потому что они не очень понимали, что происходит. Но набрались терпения (к счастью, у нас очень вменяемые были люди), и шаг за шагом стали вникать в процесс, активнее участвовать в жизни собственных семей. В конце концов, они сказали, что теперь будут думать, как организовать такое сопровождение у себя, в своих ШПР.

После нас всегда работает прокуратура! Иногда даже параллельно

Органы опеки нас воспринимают по-разному. Человеческий фактор никто не отменял. Если руководитель опеки – человек, реально болеющий душой за свое дело, то мы находим общий язык.

Ведь после нас всегда работает прокуратура! Всегда! Иногда даже параллельно. У нас были такие ситуации, особенно поначалу, когда мы привозили семьи с готовым пакетом документов, семьи в федеральной базе находили детей, дети были легально в базе, а по факту их не было. И где они были, никто не знал, никто не мог ответить на этот вопрос.

В Новосибирской области, например, такое было. Мы приезжаем в один из домов ребенка, ребенок есть в региональной базе, ребенок есть в федеральной базе, а в доме ребенка его нет. На вопрос: «Где ребенок?» – ответа нет. Главный врач куда-то ретировался, социальный педагог на вопросы не отвечает. Немая сцена, одним словом. Между прочим, в этом доме ребенка был самый высокий процент международного усыновления.

У нас были ситуации, когда семьи видели детей, и выяснялось, что этот ребенок уже год, как ждет международного усыновителя, при этом ребенок здоровый. Семья, готовая забрать, говорит: «Вот у нас пакет документов, у россиян приоритет. Американцы видели этого ребенка?» – «Нет, не видели». «То есть, привязанности у ребенка к семье нет?» – «Нет». «А почему год ждут?» – «Потому что идет какой-то длительный процесс оформления документов». «Хорошо, мы – с готовым пакетом документов – забираем этого ребенка?» – «Нет, не забираете».

Наша команда /deti.radiorus.ru/

И про «закон Димы Яковлева»

Начнем с того, что Дима Яковлев был нашим подопечным. Фотография, которая облетела весь мир, – это фотография, которую делали мы. Это был наш мальчик и наши фотографии, и это был ребенок, которого мы не успели устроить в российскую семью.

И, кстати говоря, основные скандалы, связанные с международным усыновлением, которые у нас были, происходили именно в этой области. Там у нас случился главный скандал, когда обнаружилось одно из учреждений при больнице, в котором находились дети... Нас очень не хотели туда вести, в это отделение.

Пришли мы туда с подарками, с концертом, с родителями. Нас повели, деваться-то было некуда. В какой-то палате ребенок заплакал – большое количество людей, понятное дело, испугался. Врач взял ребенка на руки и сказал: «Да не плачь ты, они сейчас все равно все уедут, все равно никому здесь никого не дадут». Конечно, нас это сразу напрягло.

Потом нам волонтеры рассказали, что оттуда практически не забирают детей россияне, они вообще туда попасть не могут.

Эти дети даже не всегда были в базе. Несмотря на то, что статус должен устанавливаться достаточно быстро. У нас на сайте программы есть сюжет, как это происходило. Там был действительно реальный грандиозный скандал, связанный именно с международным усыновлением.

Там не давали фотографировать детей, говорили: «А нам это не надо». А мы говорили: «Это не вам, это детям». – «А мы сами это сделаем». – «А что ж вы раньше не сделали?» – «А вот раньше не могли, а теперь сделаем». – «Ну, а мы же уже приехали, давайте сделаем мы».

В другом регионе была ситуация – заходим с родителями в группу, и там на полу сидят пять-шесть детей. Ну, скажем мягко, совсем нездорового вида, дети с глубокой патологией. Мы говорим: «А где остальные-то дети?» – «А у нас больше нет! Вот все». При этом дом ребенка был полной комплектации, чуть ли не 100 с лишним детей.

И тут мы смотрим, а на столах подносы с едой, и на подносе стоят 12 компотов. Мы говорим: «Позвольте, детей 5, компотов 12, а остальные компоты кому?» – «А это ошиблись!» Это в доме ребенка ошиблись! Там лишнего компота не допросишься, особенно в этом доме ребенка, где стены были обшарпанные. И вообще все заведение навевало грусть-тоску.

Потом выяснилось, что родители видели, как воспитательница переводила из группы в группу косяком детей – перед нашим приходом. Детей поздоровее уводила. Да, иностранцы берут разных детей. Но статистика – вещь упрямая. И детей с серьезной патологией иностранцы берут немного. Это процент минимальный, как ни крути.

Официальная статистика такова – в 2009 году иностранными гражданами всех стран были усыновлены 3815 детей, из них детей-инвалидов – 191 ребенок. То есть 5%. В 2010 году из 3355 усыновленных детей – 148 инвалидов (4%). В 2011 году 3400 усыновлены, из них 176 инвалидов (5%). В 2012 году 2604 усыновлены, из них 171 инвалид (7%).

А вот под это дело, к сожалению, появилась очень серьезная кормушка для людей не очень чистоплотных. И то, что дети стали товаром, это уже вообще ни для кого ни секрет. Даже цена известна и вся технология известна.

И получилось так, что закон, который был придуман как помогающий детям, столкнул лбами российских и международных усыновителей. По большому счету, не виноваты ни те, ни другие.

Поэтому у меня очень сложное отношение к «закону Димы Яковлева» – то, что происходило, местами было просто беззаконием. Недобросовестные чиновники не боялись ничего: ни гласности, ни журналистов, ни прокуратуры – ничего!

Я отлично помню, когда мы звонили в прокуратуру Новосибирской области (это было в 2009 году) и выясняли, почему дети до трех лет не уходят на российское усыновление, а уходят на международное в таком массовом количестве. Ответ прокуратуры: «Ну, они не востребованы российским усыновителем. Поэтому они уходят на международное усыновление».

Причем совершенно искренне она это говорила. Она не то что врала, она была убеждена! То есть, они даже прокуратуре мозги запудрили!

Если бы ввели возрастной ценз на национальное усыновление (условно говоря, до 5 лет дети устраиваются только в российские семьи), а международное было бы по списку заболеваний – такое международное усыновление было бы для детей-сирот благом.

Тема стала совершенно открытой, даже модной, а это вредит детям

За те 10 лет, что существует программа, произошли, конечно, колоссальные изменения. Тема стала совершенно открытой, я бы даже сказала модной, что вредит этой теме. И вредит детям, прежде всего.

На волне этой темы увеличивается количество усыновлений детей и вообще взятия детей из детских домов и домов ребенка не потому, что люди пришли к этому осознанно, а потому что они на гребне этой волны. Кто из жалости, кто из каких-то побуждений изменить весь мир… А вот свои силенки люди не всегда рассчитывают.

И поэтому, конечно, возросло количество возвратов. Что очень грустно. Все ведь сходятся во мнении, что лучше ребенка не взять, чем вернуть. Из двух зол – это зло большее. А оно, к сожалению, сегодня нарастает...

Этот вал надо останавливать. Никто не понимает, как это сделать, потому что не выстроена система помощи семье, какими-то кусками все происходит: в этом регионе денег добавили, на государственном уровне школу приемных родителей запустили. Но специалистов не подготовили, денег не выделили, где-то там службу сопровождения стали делать, а где-то их нет вообще, ни в каком виде.

То есть какими-то все это огрызками, кусками. Не готовят нормально психологов для работы с детьми-сиротами, даже специалисты органов опеки довольно часто – люди безграмотные. Лоскутное одеяло: здесь порвалось – залатали, здесь порвалось – залатали...

Но я абсолютно уверена, что если каждый будет биться на своем участке, то систему можно двигать. И может что-то меняться.

Есть замечательная притча. «После шторма пустынный берег океана весь был усеян морскими звездами, которые тщились переползти назад, спастись от губительного воздуха. Им помогал какой-то чудак, раз за разом наклонявшийся за очередной звездой, чтобы затем бросить ее в воду. Случившийся там же досужий прохожий не удержался от очевидного замечания: «Эй, друг, здесь же их тысячи! Нельзя спасти всех!». «А вот эту – можно», – отвечал чудак, зашвыривая подальше еще одну звезду…»

А как провести границу между популяризацией темы усыновления и модой на нее – вопрос сложный. Потому что, если бы был рецепт, то проблемы бы не было. Можно было бы сказать, что этой темой должны заниматься только профессионалы. Но их немного. Профессионалы, для которых эта тема главная. Это не те, кто вчера про завод, завтра про сельское хозяйство, а сегодня про сирот.

Говорить о том, что надо только на положительных моментах пропагандировать эту идею, тоже нельзя, потому что в этой теме очень много проблем, и если мы про эти проблемы не будем говорить, то мы перевернем все с ног на голову.

Здесь есть куча подводных камней и очень много боли, разочарования, ошибок, проблем и разрушенных судеб. Если говорить только об этом, то можно напугать людей до смерти. И даже люди, которые могли бы пройти по этому пути, наслушавшись, начитавшись, насмотревшись, скажут: «О-о-о! Это не мой путь. Это путь героев».

У меня нет ответа на этот вопрос. Конечно кадры – раз, деньги – два. Обычно нет ни того, ни другого. Но зато много энтузиастов. Когда это энтузиасты с головой, тогда все хорошо. Когда дурак с инициативой, то все плохо. В жизни встречаются оба варианта, поэтому иногда эта тема из очень важной, нужной, правильной и действенной превращается, извините, в желтуху, порнуху и чернуху.

Рассказать, как растерзали приемного ребенка; рассказать про педофилию в отношении приемного ребенка; рассказать, как приемный ребенок бросил приемных родителей и отправился к матери-пьянице после 15 лет воспитания… И смаковать это дело. Такие варианты тоже есть. Они оказываются на слуху. И очень часто портят общественное мнение и отношение к детям-сиротам и к семьям, которые этих сирот берут.

Вот мы в своем таком микромире организовали кузницу кадров. К нам каждое лето приходят студенты, которых мы отбираем на журфаке МГУ. Студенты, которые не просто ради галочки придут цветочки поливать или кофе подносить, а которые реально хотят что-то сделать, с горящими глазами.

Руководитель проекта "Детский вопрос" Инна Зотова /https://www.facebook.com/inna.zotova/

И чтобы где-то в другом месте им не отбили эту охоту делать добро и не потушили свет в глазах, мы их быстренько забираем к себе. Учим, нянчимся, выращиваем и готовим если не смену себе, то хотя бы коллег. Наша тема для них уже не станет никогда ни желтушной, ни порнушной, ни чернушной. Вот эту прививку ответственности они здесь получают.

Читайте также:
Двойник моего сына: как был создан главный российский радиопроект по усыновлению


Дата публикации: 21.08.2014