Алло!
Татьяна?
Да.
Здравствуйте! Это Ольга Резюкова, программа «Детский вопрос».
Очень приятно.
Для начала я хотела бы вас попросить немного рассказать о себе.
Мне 34 года. Я по профессии юрист социальной работы. Моя специализация – социально-правовая защита несовершеннолетних. Но это не первая моя специальность. Я портниха по первой специальности, у меня было свое частное предприятие. У меня было несколько точек на рынке. Я неплохо зарабатывала. Училась параллельно в институте на юриста. Планировала в дальнейшем работать именно с несовершеннолетними правонарушителями, с трудными подростками и так далее. Мне просто был нужен педагогический стаж для того, чтобы потом идти работать в эту систему. Мне посоветовали пойти в детский дом. В нашем городском детском доме сотрудников все время не хватает, поэтому устроиться на работу не было проблемой. Директор предложила для начала просто прийти в группу и посмотреть, что это такое, собственно говоря.
Я никогда с детьми дела не имела, своих детей у меня нет, я не замужем. Меня привели в группу. Группа была смешанной. Дети в возрасте от 8 до 18 лет. В основном - мальчики. Это был 2002 год, тогда начали собирать беспризорников, и большая часть моей группы были как раз дети с улиц. То есть, были дети, которые пережили опыт насилия, воровства и других криминальных вещей... В общем, группа была интересная.
В первый день меня привели в игровую комнату. Это было накануне 23-го февраля, ребята делали открытки. Меня завели внутрь и оставили. Единственное, что сделали, - познакомили с воспитателем. Первое, что мне бросилось в глаза, - дети называли ее мамой. Потом я узнала, что в нашем детском доме так принято…
Меня привели, сказали, что я - очередная мама. Посадили меня в угол на диван. Кто-то начал по окнам скакать, я помню. Кто-то ко мне бросился со всякими вопросами. Вот тогда я своего старшего сына первый раз и увидела. Он единственный сидел тихонько в уголке и клеил открытку. Не подходил ко мне, ничего не спрашивал. Я обратила внимание, что к нему то один мальчишка с каким-то вопросом обратится, то другой. По росту он был самым маленьким в группе, но было видно, что он парень…в авторитете.

А сколько ему тогда лет было?

Ему было 9 лет, он был не самый младший. Ну, он как-то так… на меня мельком глянул. Я думаю: какой мальчик симпатичный! Зеленоглазый блондин, абсолютно славянского типа. Красивый мальчик был.
Я осталась в детском доме. Первую неделю было очень тяжело. Но я такой человек: не могу отступить, если какое-то решение приняла. Каждый день я себя буквально за шиворот поднимала и волокла в детский дом. А потом постепенно привыкла, очень быстро нашла общий язык с детьми. А Сережка… вот как я с первого дня обратила на него внимание, так он у меня в поле зрения все время и был. У него были большие проблемы с учебой, поэтому я постоянно помогала ему делать домашние задания. Я ничего о нем не знала: ни кто его родители, ни какая у него история, ни как он в детский дом попал…

Историю Сережи Татьяна узнала позже. А когда узнала – ужаснулась.

Ему было пять лет, когда у него умер отец, и семь ему было, когда умерла мама. Так получилось, что на следующий день умерла бабушка, у которой он жил все время после смерти отца. Тут же - буквально в течение двух недель! - пропал без вести его родной дядя. То есть, близких не осталось вообще никого! Он лишился и семьи, и родного дома. Это настолько его травмировало, что в тот момент, когда я пришла в детский дом, он практически не разговаривал со взрослыми. Отвечал только тихим голосом «да» или «нет» на прямо поставленный вопрос.
Наверное, месяца через полтора мы разговаривали с воспитателем о детях. Зашел разговор и о Сереже, что он хороший мальчик. Воспитатель говорит: он у нас испортится и вырастет уголовником! Он все время со старшими парнями, с авторитетами. А авторитеты в детском доме кто обычно? Те, кто жизнь уже знают. У нас было в группе несколько таких мальчишек. Сережа все время рядом с ними крутился. Он курить начал, он начал с ними металл собирать по улицам. Вот так вот!
И вот в тот раз мы обсуждали, что хорошо бы его в семью устроить, только вряд ли его возьмут. Обычно ищут детей помладше, менее проблемных. А уж если почитают его биографию!.. Как минимум три поколения в семье погибли от хронического алкоголизма! Плюс все диагнозы, которые у него были. Я не сказала бы, что серьезные заболевания, но когда их так много, это, конечно, отпугивает! А самое главное - это его отношение к посторонним, и что в семью он не хотел категорически! Естественно, шансов на устройство у него не было. И вот мы разговариваем о том, как жалко, что мальчик пропадет в детском доме, и у меня вдруг вырывается: «Я бы взяла, я бы не испугалась! А чего такого-то? Хороший парень!»

Такой уж у нее характер: Татьяна не привыкла разбрасываться словами (даже если слово вырвалось неожиданно для нее самой). А раз так… «Приручать» Сережку она начала с того, что пригласила его в гости.

Я помню этот момент очень хорошо. Я привела его. Он сел в кресло, положил руки на колени и сидел так весь вечер, пока я ему не сказала: ну все, давай спать ложиться! «Давай!» – отвечает, не меняя позы. В кухню выхожу, отец спрашивает: «Таня, а почему он у тебя такой зашуганный?»… Таким был первый наш день. Утром он проснулся, пришел ко мне на кухню, я сижу – чай пью. Говорит: «Ну что, будем самоподготовкой заниматься?» (смеется).
Потом он походил, посмотрел: надо же чем-то заняться! Увидел у меня сломанный стул, обрадовался ужасно! Чем он нравился всем педагогам в детском доме, – он очень хозяйственный мальчик. Если он видит, что что-то не в порядке, обязательно исправит. Дело в том, что он с пяти лет был за главу семьи, и он привык к этой роли. Так и остался главой семьи, и сейчас он такой же. Но тогда он обрадовался, начал мне этот стул налаживать. Потом в течение недели он в слесарной мастерской наделал всяких толкушек-колотушек для кухни. Всяких инструментов деревянных. В следующие выходные полочку мне сделал. На третий раз – у нас ремонт в ванной был, – отец мой ему показал, как кафель класть на стену. Он был счастлив неимоверно…
И как-то в воскресенье вечером я отвожу его обратно. Мы стоим на остановке и ждем маршрутку. Он говорит: ну, в следующие выходные я вам… - рассказывает, что наметил сделать. Я говорю: «Сереж, а если я тебя не заберу в следующие выходные?» И он как-то: «Да? Ну ладно...» Глаза в пол опустил и молчит. Всю дорогу он молчал. Мы приехали, он молчал. Молчал весь вечер. После отбоя мальчики мне говорят: Сережа плачет! Я к нему подхожу, - он плачет. А плакал он тогда… Это было на самом деле довольно страшное зрелище: он плакал без слез, просто тихонько-тихонько выл, как щенок. В этот момент его невозможно было успокоить ничем! Такой плач у него еще потом года два держался. И вот он лежит и так плачет. Мне тут же ночная воспитательница: «Иди-иди-иди! Я сама!» Я вышла за ворота и разревелась. И все! Я поняла, что я уже не смогу отдать его обратно...

Татьяна решила усыновить Сережу, но – не получилось: помешала ее молодость. По закону разница между усыновителем и усыновляемым должна быть не менее 16 лет. Татьяне для этого не хватило буквально нескольких месяцев. Пришлось оформить опеку.

Сейчас Татьяна сама удивляется: как ей вообще отдали мальчика?!

Мне было 25 лет всего, я была не замужем. У меня не было своего жилья. Я бизнес свой закрыла и по документам зарабатывала 2,5 тысячи рублей как воспитатель детского дома. У меня не было ничего! У нас это был, по-моему, первый и единственный случай, когда совсем молодая девушка взяла уже не маленького мальчика. Потом очень многие меня спрашивали: а как вообще тебе разрешили? И я сама удивлялась. Но тогда мне надо было ребенка забрать. Мой ребенок - в детском доме! Почему он в детском доме? Мне надо его забрать!

Как ни странно, Сережа сразу согласился переехать к Татьяне. А вот «мамой» не называл долго. Но Татьяну, по ее словам, это как-то не смущало.

Я понимала, что он – десятилетний мальчик, который очень хорошо помнит свою маму, мало того - он ее очень-очень сильно любит. Сказать ему: давай-ка, я теперь буду твоя мама! – это было бы…неправильно, наверное. Поэтому я сказала: зови, как нравится! Хочешь, зови «тетя Таня», хочешь, зови по имени! И долгое время он меня звал просто по имени.
Потом как-то он пришел ко мне на работу. Я уже говорила, у нас тогда дети всех воспитателей мамами звали. Он ко мне подходит: «А почему это они все тебя мамой зовут?» Я ему: «Сереж, но у нас вроде так всегда было принято в детском доме, ты разве за два года не заметил?» - «Но я же никого не называл мамой!» Я отвечаю: «Ну, пожалуйста, ты меня и сейчас не называешь, а они называют!» Он так… подумал. Вечером домой идем, он говорит: «Я тебя тоже буду мамой называть, но только чтобы они тебя мамой больше не звали!» Таким вот образом он меня мамой начал называть - из ревности!

В доме Татьяны Сережа освоился очень быстро.

Он очень «вписался» в нашу семью. Когда он пришел, было такое ощущение, что это ребенок - именно наш ребенок! - вернулся из пионерского лагеря. Он был настолько нашим, что об адаптации речь вообще не шла! Конечно, мне пришлось ломать свои привычки, но адаптацией это никак не назовешь! Просто я была женщиной одинокой, а тут стала женщиной с ребенком. Правда, у меня тогда полностью поменялся весь круг знакомых. Не осталось ни одного человека, с кем я общалась до того.

Почему?

Не знаю, как-то само собой получилось! Просто для меня тогдашней это было настолько нетипично – что я оставила бизнес, стала работать в детском доме, взяла ребенка! Настолько, видимо, от меня такого не ждали, что потом нам стало не о чем разговаривать.

Ну, а вообще сложности какого рода были?

Абсолютно детдомовские! Он курил. Он времени не знал. Он мог уйти, гулять непонятно где. Видимо, новая жизнь сразу ему напомнила прежнюю - додетдомовскую, где он был сам себе хозяин: ходил, где хотел, делал, что хотел...
Он мог прийти в час ночи, например. Но это было всего пару раз. Он ведь не привык к тому, что кто-то по-настоящему о нем волнуется. Но достаточно было меня увидеть в состоянии истерики один раз, и он понял, что так больше делать не надо. Он у меня мальчик понятливый…
Еще - учиться было очень тяжело! Но я с самого начала сказала себе, что взяла я не Эйнштейна. Он никогда не будет отличником. Высшее образование ему не светит. Главное, чтобы он вырос хорошим человеком! Учеба для нас – это не самое определяющее. Я сразу поняла, что если начну гнаться за успеваемостью, то или я с ума сойду, или он с ума сойдет, в общем - всем будет плохо!
Знаете, трудности возникли уже в подростковом возрасте. До его пятнадцати лет я считала, что мне достался подарочный вариант ребенка, у меня с ним серьезных конфликтов, серьезных проблем не было. Он очень податливый по характеру, ведомый. До его подросткового возраста я считала, что это скорее плюс, чем минус. Если правильно повести разговор, подвести его к мысли, он сделает так, как надо мне. Потому что он очень легко перенимает мысли и суждения близких людей. Тех, кто для него в данный момент значим. До его подросткового возраста самым значимым человеком для него, естественно, была я.
Когда ему исполнилось 15, значимыми людьми для него стали друзья, девушка… Тут я поняла все минусы такого характера. Да, хлебнула по полной программе… Несколько раз он порывался уйти из дома… Он гулял с какими-то компаниями, он пил... Я его искала по ночам, приводила домой, два или три раза буквально приносила.
Мне страшно было еще из-за того, что я знала о его наследственности, Но мы это пережили. Достаточно легко, я теперь считаю…

А как вам удалось решить эту проблему?

С употреблением алкоголя? В один день, я помню, пошла его искать. Уже во втором часу ночи нашла в компании непонятных каких-то парней. Говорю: «Ну, посмотри – с кем ты? Посмотри на них и посмотри на себя! Ты же никогда не хотел быть таким!» Он мне сказал: «Моя мать умерла от алкоголизма, и я, значит, тоже этим кончу. И отстань от меня – это моя жизнь!» Я ему: «Сереж, а как ты думаешь: если бы твоя мама была жива, она хотела бы тебе такой жизни? Несмотря на то, как она свою жизнь прожила, она тебе хотела бы такого будущего?» Он разозлился, развернулся, ушел… Но – пошел домой! (с улыбкой) Хлопнул дверью… в своей комнате (смеется), закрылся, долго там о чем-то думал… И после этого очень быстро все гулянки сошли на нет.
А с уходами из дома вообще получилось как-то совершенно неожиданно… Он очень ждал 16-летия, когда он закончит школу, поступит в училище и переедет в общежитие. Он буквально жил этим: вот, я пойду в общежитие, я буду самостоятельным, буду делать все, что хочу!
Но летом, когда надо было уже устраиваться в учебное заведение, он приходит и рассказывает про друга, что он снял квартиру и живет отдельно. «А я ему говорю: дурак, раз радуешься, что мамы рядом нет! Деньги кончатся, ты же к ней еще прибежишь!» (с улыбкой) Я говорю: «Да… Наверное, прибежит!» (смеется) И на этом все разговоры на тему «Уйду и буду жить отдельно!» закончились. Он сам пришел к выводу, что мама – самое главное. Он так тому другу и сказал: «Мама-то – это самое главное!»

Даже сейчас, когда Сереже уже исполнилось 18 лет, уезжать он никуда не собирается.

Наоборот, он сейчас планирует снова сделать ремонт в своей комнате. Превратить ее в свою берлогу.
То, что мы переехали из квартиры в частный дом, для моих детей - большой плюс! Старший хозяином себя почувствовал! Он жил в детстве в частном доме (от родителей частный дом достался), поэтому для него это - естественная среда обитания. Он с таким удовольствием занимается хозяйством! Это получается у него лучше всего. Это - та самая ситуация успеха, которую надо создать ребенку, чтобы он почувствовал себя полноценным, начал развиваться. Для него - это возможность по дому что-то делать, строгать, пилить, забивать…
Он – хозяин. Мы этот дом, кстати, вместе выбирали. Он ходил по двору и говорил: так, вот это надо перекрасить, вот это надо перекрыть, вот тут подбить…

Молодец какой!..

…влился вот в это все. И младшему это на пользу. Потому что младший у меня (с усмешкой) – настолько инертный парень, настолько он ничего делать не может… Ему любые физические усилия (с иронией) причиняют глубокую душевную боль! Поэтому для него это тоже полезно.

Младший сын у Татьяны – тоже приемный. Разница с Сергеем – 5 лет, так что сейчас у него наступает самый «интересный» возраст – подростковый. Впрочем, Татьяна говорит, что проблемы с младшим у нее возникли в первые же месяцы, когда мальчик только появился в семье. Но это уже совсем другая история, которую мы расскажем в следующей программе.

Продолжение следует…

Татьяна в то время уже ушла из детского дома и работала в интернате. А Саша (назовем его так) был одним из ее учеников.

Не могу сказать, что он мне нравился, я относилась к нему очень ровно. У него была бабушка, из-за проблем со здоровьем ее лишили права опеки, и Сашу должны были отправить в детский дом. Это были осенние каникулы. Социальный педагог мне сказала, что после осенних каникул он в мой класс уже не придет, потому что его переводят в приют.
Я приехала к директору приюта, с ним я была знакома по работе в детском доме. Сказала, что к нему скоро должен поступить мой ученик. Стала рассказывать о Саше: какой он, какие у него привычки. Директору все равно же это надо было узнать. Но в процессе разговора он мне сказал: «Ты так переживаешь, что с ним будет дальше! Да забери ты его и не мучайся!..»
Знаете, когда я работала в детском доме, я видела, как они к нам приходят. То есть, видела их, когда они уже лишились семьи. А тут я наблюдала этот процесс лишения семьи: что в этот момент происходит с ребенком, с его психикой.
Домой я вернулась под тяжелым впечатлением, рассказала маме. А мама мне вдруг говорит: «Ну, ты же всегда хотела второго?!» А я действительно хотела второго. Я просто ждала подходящего момента, подходящего ребенка… Но если вот так ждать, понятно, что никогда никого не возьмешь. И мама мне сказала: «Ну, и забирай ты его! Какая тебе разница – кто?» Я думаю: а, в самом деле, какая разница?..
Единственное, я понимала, что если мой старший не согласится, я не возьму никого. Я спросила его, как он относится к моей идее. Он выслушал и сказал: «Ну, ты его приведи, я на него хотя бы посмотрю …» (смеется)
Я взяла Сашу на выходные из приюта, привела к нам. Старший на него посмотрел и сказал: «Ну ладно, нормально…(с улыбкой) Годится!» И в следующие выходные я Сашу забрала.

С самого начала, рассказывает Татьяна, отношения с младшим сыном как-то не складывались. Почему?

Старший знал, откуда я его забрала и что этим я для него сделала. Он никогда не забывал об этом. Помнил даже в самые тяжелые моменты: когда мы ругались, когда у него были подростковые всплески-закидоны. Был момент ( он тогда только закончил школу), мы разговаривали, и он вдруг стал рассказывать: этот одноклассник сел, этот одноклассник пьет, этот тоже сел… И вот тогда он мне сказал: «Мам, слушай, ведь если бы ты меня не забрала, я ведь сидел бы уже!..» Мне кажется, он всегда был благодарен мне за то, что я сделала.
Для младшего все это выглядело совершенно по-другому: я пришла и забрала его от любимой бабушки. Которую он знал почти с рождения, которая его вырастила, которую он называл мамой. А я пришла и забрала его. Почти что из дома.

Ситуация усугублялась еще и тем, говорит Татьяна, что в связи с психическим заболеванием Сашиной бабушки, пускать к ней ребенка было опасно. Этот запрет, естественно, только добавил негатива в отношения Татьяны и ее младшего сына. А чуть позже вообще разыгралась трагедия. Однажды мальчик сбежал с уроков и отправился к бабушке (это, кстати, было уже не впервые). Саша позвонил, дверь никто не открывал. Тогда он поднял шум, вызвал соседей и потребовал взломать дверь. Выяснилось, что у бабушки случился инсульт, и она уже несколько дней лежит в полном одиночестве. Вызвали «скорую», Саша поехал в больницу вместе с бабушкой. Там она и умерла…

Хотя он никогда вслух не говорил, но я думаю, что, наверное, он считал меня виноватой в смерти бабушки. Было очень тяжело…
У нас было все: кражи, побеги из дома, у нас… ну, было все! (с усмешкой) Весь набор того, чего боятся приемные родители, забирая ребенка-подростка. Мне уже все окружающие - абсолютно все! - говорили: верни, где взяла…
И однажды у нас состоялся серьезный разговор. Я села напротив него. Сказала: да, я понимаю, что ты чувствуешь, что это обида. Я не пытаюсь стать тебе мамой. Я знаю, что тебе очень тяжело будет кого-то полюбить так же, как ты любил свою бабушку. Я и не требую от тебя этого. Я тебя понимаю, сочувствую и хочу помочь. Но я не готова положить на тебя жизнь всех окружающих. Одно дело – как ты относишься ко мне, и совершенно другое дело – как ты относишься ко всем остальным членам семьи.
Так уж получилось, что сейчас ты живешь с нами. Есть определенные моменты, которые у нас в семье очень ценны. У нас никогда не было принято врать, не доверять друг другу, деньги прятать. Этого не было раньше, и никто не хочет, чтобы так было сейчас. Поэтому у тебя есть выбор. Ты можешь остаться у нас, но тогда тебе надо привыкать жить, как мы все. Или ты можешь от нас уйти, если тебе настолько тяжело рядом с нами находиться. Тебя никто не будет заставлять нас любить, но минимальные правила общежития ты должен выполнять.
Этот разговор у нас состоялся поздним вечером. На другое утро я отправила его в лагерь и сказала: у тебя есть время, три недели, думай!..
Через две недели я к нему приехала, он ко мне подошел и сказал: «Я подумал. Я решил остаться у вас!»

То есть, он принял ваши условия?

Да. Он решил жить с нами и, соответственно, согласился на какие-то условия. Многого мы от него не требовали. Грубо говоря: не убегать и не врать. То есть, если ты воруешь, – ты скажи, что это ты взял! (вздыхает) Хотя бы вот так: чтобы мы не ходили и не думали на всех подряд.

Тот нелегкий разговор состоялся, когда Саша прожил в этой семье меньше полугода. Татьяна уверена: если бы времени прошло больше, хотя бы год, она бы так уже не сказала.

Когда ребенок уже прожил в семье какое-то время, нельзя ни в коем случае пугать его: вот, я тебя верну! И я бы так уже не сказала, если бы уже прошло время, если бы какая-то связь между нами уже появилась, зародилось какое-то доверие… Но в тот момент я видела, что он мне не доверяет, и мы ему совершенно не нужны. Все у нас – абсолютно для него чужое, ненужное, лишнее. Оно его раздражает.
Ему нужно было дать понять, что я его выбор в любом случае буду уважать. Для него это было действительно важно услышать: что я не буду на него давить, требовать полюбить нас. Только поэтому я тогда так и сказала.
А он продолжал, конечно… (с усмешкой). Не в таких масштабах, но продолжал! Но через год в такие моменты я говорила ему уже совершенно другие вещи. О том, что он все равно наш, что мы его любим таким, какой он есть. О том, что надо меняться уже не потому, что это надо нам, а потому, что это надо ему самому…

А как у Татьяны складываются отношения с младшим сыном сейчас?

Он у нас живет уже 5 лет. Он – мальчик сам по себе непростой, и в любой, я думаю, семье (и в родной - тоже) были бы те же проблемы, которые есть сейчас.
Он очень закрытый. Старший может обо всех своих проблемах рассказать. В этом смысле мне всегда за него было спокойней: что бы он ни делал, я всегда знала, где он и с кем. Я могла хотя бы это контролировать. А младший – очень закрытый. Мне приходится довольствоваться полунамеками, полудогадками… (с иронией) Иногда буквально вести расследовательскую деятельность, чтобы понять, чем он живет, и чем он дышит. Но он просто сам по себе такой. У него проблем больше. И я думаю, что и в подростковом возрасте будет больше. Но мы с ними справляемся…
Мы друзья, я могу так сказать. Если для старшего я действительно стала мамой, то для младшего я, скорее, просто близкий человек. Друг.

Таня, может быть, это неприятный вопрос. Не хотите – не отвечайте, но… Не было ли такой мысли, что вы совершили ошибку?..

Нет, никогда.

… хотя бы с младшим?

Нет, никогда не было! Скажу честно, с младшим мне было тяжело не только потому, что он не любит меня как мать. Но и потому, что я не смогла полюбить его как сына. И очень долгое время я считала себя виноватой: как же так? – раз взяла, то…

… должна полюбить!..

Да, должна полюбить как сына! Иначе - зачем брала-то? Вот! А потом я поняла, что если буду себя обвинять, будет только хуже. И ему ничем не помогу, и себя заем. Я решила: любить ведь можно по-разному! Не смогла полюбить как сына, значит, буду любить как племянника, брата, друга… В любом случае, я подниму его на ноги. В любом случае, это лучше, чем если бы он оказался в детском доме! Для него.
Что касается меня, то это как в том анекдоте: «Вам никогда не приходила мысль развестись? – Убить – приходила, а развестись – нет!» (смеется) Вот у нас примерно так же: прибить хотелось несколько раз, а вот жалеть о том, что взяла, – нет, никогда такого не было! К тому же, какой смысл жалеть об этом? Это же уже такая вещь… Ну, для меня лично – необратимая… Ребенок появился, он уже никуда не денется…

– Ну почему? Некоторые, к сожалению, решают эту проблему очень легко…

Я знаю. Я сталкивалась с этим не один раз. В какой-то момент из десяти моих воспитанников ровно половину составляли возвращенные из патронатных семей. Поэтому я знаю эту проблему очень хорошо, я знаю, что потом с детьми происходит…
Вот знаете, о чем я жалею? О том, что не взяла всех, кого хотела! (смеется) Иногда я встречаю этих – уже выросших! - воспитанников… И вот тогда я жалею (серьезно), очень сильно…

Ближе к концу беседы я спросила у Татьяны, что она обычно советует людям, решившим взять на воспитание детей старшего возраста. Ответ был неожиданным:

Если честно, то я отговариваю. Всегда отговариваю. Надо понимать, что это тяжело. Нельзя брать подростка и ожидать, что все будет, как ты хочешь, как ты представляешь… Все будет совершенно по-другому. Все будет так, как решит ребенок.

Правда, Татьяна тут же продолжила:

…Плюсов, на самом деле, огромное множество. Я бы, например, никогда в жизни не решилась на маленького ребенка.

Почему?

Хотя бы даже по той утилитарной причине, что у подростка уже все видно: заболевания, отклонения, если они есть… И ты можешь трезво оценить свои силы: потянешь ты это или ты не потянешь… Чем младше ребенок, тем больше в нем сюрпризов, которые будут проявляться с возрастом. Часто очень неприятных сюрпризов... Для меня, например, старшие дети – это больше плюс, чем минус.
Ну, и в плане взаимоотношений. Знаете, младший школьный возраст – это такое классное время! То есть, это еще ребенок, но при этом ты с ним уже можешь, как с другом, общаться. Тебе не надо его дрессировать, как ребенка с кризисом трех лет (смеется)… Вот! Он уже вполне все осознает, все понимает. А еще – с ними безумно интересно, с детьми такого возраста.
Но самое главное то, что любой ребенок имеет право на семью – и ребенок с прошлым, и ребенок с тяжелым прошлым... Все равно ему хочется в семью. Я бы даже сказала, что если этот ребенок идет в семью, то он идет в семью осознанно. Привязанность у старших детей тяжелее формируется. Но если она формируется, то это уже настоящая, осознанная привязанность. Не потому, что «когда мне было два-три года, эти люди взяли меня из детского дома, привели к себе домой и сказали: теперь мы твои мама и папа!»
Это безумно интересно – наблюдать и участвовать в формировании привязанностей у подростка. Сначала ты просто чужая тетя, а потом постепенно-постепенно становишься для него близким человеком. Дети, которые много пережили, они совершенно другие, они особенные! На самом деле никто не умеет так любить, как они… Никто не умеет быть таким верным, как они… У них это не всегда явно проявляется, но это есть. Безумно приятно, когда ты понимаешь, что в формировании этого всего ты принял непосредственное участие.
У меня так: чем больше я вложила сил в другого человека, тем больше я его люблю. Вот! (смеется) Никогда, наверное, я не смогла бы полюбить так сильно маленького ребенка, взятого совсем младенцем, как я люблю своих мальчишек...
Больших детей надо брать! Это здорово, потому что для тебя это сразу и друг, и помощник, и соратник, и… сын (или дочь) – все сразу! (смеется) Если это девочка, ее сразу можно взять с собой по магазинам, поговорить, о чем угодно!

Если мальчик, то стул починит…

Да! (смеется) Если мальчик, он не только стул починит, он еще и твоей семейной жизнью займется! (хохочет) Это большой плюс для таких одиноких мам, как я. Мне мой старший сын в день своего рождения сказал: «Ты меня вырастила, теперь я буду искать тебе мужа. Хватит тебе жить одной!»

Ну что, молодец!

А что? Что, говорит, ты одна останешься? Мы же уйдем… Так нельзя! Ты должна быть с кем-то! Все! Мы тебя женим…

Как появился третий мальчик?

Леша — это особая история. Меня попросили сводить детей одного детского дома в поход. Среди ребят был Леша — воспитанный, добрый, любознательный пацан. Сходили и сходили, но через месяц я встретил Алексея в психбольнице на Курчатова. Практика «ссылки» туда детей у нас, к сожалению, традиционная. Некоторые директора детдомов явно злоупотребляют услугами психиатров. Леша провел там два с половиной месяца. После этого я понял, что им надо заниматься, чтобы не пропал. Полгода брал его на выходные. За это время он раскрепостился, открылся и рассказал, как старшие в детском доме заставляют младших попрошайничать, зарабатывать на заправках, а потом эти деньги тратят на наркотики. В общем, калечатся дети. Мы как раз в это время переехали в квартиру побольше, и я уговорил жену забрать не только Андрея, но и Лешу.

Сколько лет мальчишкам?

Леше и Андрею по 15, Валере 16. Они достаточно взрослые уже. Двое — с меня ростом.




на Столбах -- Андрей, Лёша и Валера
Фото из личного архива Николая Щербакова
1 из 3
Почему вы выбрали опекунство, а не усыновление?

В том числе и по финансовым соображениям. При опекунстве государство платит 10 тысяч в месяц на ребенка. Есть возможность эти деньги потратить на его развитие, накормить получше. Это мое такое социальное воспитательство.

Они относятся к вам как к опекуну или же отношения более близкие?

Они добровольно называют меня папой. Трудности, конечно, есть. Подростками нужно внимание, желательно, чтобы они регулярно были заняты. Когда им долго заняться нечем, они начинают «дурить», потому что сами себя занять не умеют. Алексей шесть дней в неделю занимается акробатикой, Валера в феврале пошел в «качалку» и готовится поступать в техникум, Андрей с марта работает в трудовом отряде.

В таком возрасте подростки стараются удалиться от семьи. Как ведут себя ваши дети?

Они, конечно же, стремятся проводить много времени с друзьями, про девочек уже думают. Но заметно, что потребность жить в семье, несмотря на возраст, огромная. За мое внимание они не борются. Но только потому, что я сам уделяю им много времени. Трое детей — это, конечно, уже перебор. И мы с женой это чувствуем. Иногда бывают ситуации, когда нам всем сложно. И много приемных детей в семье быть не должно, я считаю. Но просто Лешку было жалко — попал в полукриминальные условия, вот мы и взяли его. Главное — воспринимать ребенка таким, какой он есть, а не лепить из него что-то для себя. И еще очень важно верить в ребенка и понимать, что быстро изменения не произойдут.


Как ваше окружение восприняло новость о том, что вы взяли под опеку трех детей?

Да, в принципе, нормально. Никто ничего плохого не говорил. Кто-то — да, мыслил стереотипами: мол, «гены» и так далее. Но все это ерунда.

Что говорят эксперты о «плохих генах»
Насколько длительная процедура оформления опекунства?

Если есть желание, то все происходит довольно быстро. Больше всего времени занимает получение медицинского заключения — приходится из одного диспансера ехать в другой, потом в третий. А когда ты еще и работаешь, нужно время, чтобы собрать справки.

Насколько сильна поддержка родителей, которые уже взяли ребенка?

Она должна быть сильной. И в Красноярске помощь можно получить в Центре развития семейных форм воспитания. Там есть несколько хороших специалистов. Они помогут разобраться, не дадут опустить руки. Ведь первые месяцы жизни с новым ребенком — самые сложные.

Через три года мальчишкам будет по 18 лет. И они могут разлететься кто куда. Не думаете усыновить или снова взять под опеку детей?

Пока нет. В ближайших планах нашей семьи родить «кровного» и «довести до ума» тех, которые уже есть.

http://newslab.ru/article/659077

— Начинаешь с ребенком спокойно разговаривать, играть, рисовать (главное, чтобы не мешал никто, поэтому взрослых обычно выгоняю), погружаешься в его состояние — и у него взгляд проясняется, проходят длительные страхи и депрессии, человек оживает, а родители или воспитатели потом дивятся, как это возможно, так быстро и без медикаментов. Нужно-то немного. Я вам больше скажу. Тешу себя мыслями, что когда о ребенке думаешь, заботишься, передаешь ему приветы и что-то полезное, вокруг него сгущается неведомое информационное поле и помогает ему сохраняться и развиваться. Кто мог подумать, что, едва стану забирать на выходные младшего В., к нему вдруг, впервые за 6 лет, приедет мать — девушка с УО. А через три года его, почти 12-летнего, вдруг возьмут под опеку, у него теперь семья. Мы видимся; он и говорить стал бойчее и отчетливее, хотя всегда был отпетым дизартриком. Вот привез С.Б. и Л.П. журналы. С.Б. сразу погрузился в чтение: когда был у них две недели воспитателем летом 2009-го, он, 10-летний еще, взахлеб читал моего Хармса (без него не обойтись в этом абсурдном заведении, я понял сразу) и веселился: «Молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стену» — ну и какая здесь может быть УО? Как и у многих других, — следует перечисление Щербаковым детей, их много, и у каждого — уже судьба.



С., 14 лет

Злостный вымогатель телефонов детдомовец С. смотрел сон по мотивам «Звездных войн». Он выступал на стороне зла, бесчинствуя и нападая на людей, пока не появился джедай Щербаков и не кинулся преследовать его, прыгая по крышам. Закончилось хорошо: С. тоже перешел в стан добра.

Три года назад С. забрали в детдом от пьющей бабушки. Ее он называет мамой. Мать повесилась, когда С. было 2 года. Отец — отсидевший пьющий инвалид. Еще у С. есть собачка Сонька, сестра Настя, брат Толя. Видится с ними на каникулах, если отпускают из детдома. «И то славно. А то кто знает, как дальше жизнь повернется», — говорит Щербаков. В 2012-м он сводил С. с другими детьми в поход на скалы. А потом встретил его на Курчатова, в психбольнице (ПБ): аминазин, электросон. Положили, говорит, «потому что вел себя тупо».

— Еще раздумывал: стоит ли им заниматься. И так детей полон дом и несчастная моя жена — нам пока некогда даже думать о рождении ребенка. Квартира съемная, перспективы на жилье нулевые: оба — работники образования. Но покоя в душе не было. А когда С. угодил на месяц в Центр временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей (ЦВИНП), я понял: чутье меня не обманывало, мальчик нуждается во внимании. Прикинул: Р. к тому времени уже выпустится, на Ф. сестра собирается гостевое оформить, да и с другими, может, полегче будет… Так у С. появился мобильник, а потом и возможность бывать у нас по выходным. Контролируем его теперь на пару с его любимой учительницей литературы.

С. — хороший человек: чуткий, отзывчивый. У него есть искренний интерес к людям и желание «идти дорогою добра». Голова светлая. Любит паркур, рисует, записал себе в ЦВИНПе: «Если маму не любить, то зачем на свете жить» — неволя располагает к творчеству. Пацаны наши помнили его по совместным походам и, к удивлению, с интересом ждали.

Смотрели тут вместе последний фильм Приемыхова «Кто, если не мы»: С. похож на главного героя, такой же веселый и несколько расторможенный. Когда взял его на занятия — всего в целлюлите после трех месяцев психушки (к своим 44 кило набрал еще 10, полгода приходил в норму), он ни с того ни с сего вдруг вспомнил: «Однажды сказал в школе психологу, что старшие нас заставляют на заправке деньги мутить, а она воспитательнице сказала, и так жестко мне потом было». Завуч позже поведала: устроили ему «очную ставку» с У. и «оторвались» на У. по полной программе. Но за правду и за глупость взрослых больше досталось, конечно, С. — «ночные няни не смотрят ни фига», да и не могут они влиять на то, что происходит между подростками. Часто слышишь в разговорах ребят: «Все, хана тебе в спальне». Это место, где слабые максимально не защищены. И не слабые тоже.

…Если что, 16-летний У. «кидается по отмазкам», а после нещадно долбит С. — тот ниже на голову. У. же уходила и моя скудная мелочь, даваемая С. за хорошие отметки. Туда же и наши пластиковые контейнеры ушли, в которых С., оказывается, возил У. еду. Это система: старшие ставят младших «на счетчик» за любую провинность. С. впервые поставили в 4-м классе за непосещение урока. «Сказал мне, что я проспорил и должен теперь 500 рублей». Хотя уговора никакого не было. И пошло-поехало. Пропуски уроков, воровство, вымогательство телефонов у младших, психушка, ЦВИНП. Похоже, «социализированное расстройство», сочиненное ему психиатрами, во многом было вызвано детдомовскими реалиями.
Мы с С. придумали: якобы его на заправке обнаружила воспитательница, которая и дала мне номер У. Звоню, представляюсь. Он меня знает: водил их осенью в пещеру. «Ну и?» — спрашивает. Объясняю: денег он больше от С. не получит, а если что-то ему сделает — ему будет так плохо, что он и представить себе не может. Кладу трубку. Вдогонку пишу СМС (чтобы добавить словам вескости) с финалом: «зла на тебя не держу, но и друзей своих в обиду не дам»… Потом С. расскажет: «У. сказал, что я ему ничего теперь не должен».

А через день С. перевели в группу к старшим (где У.): приют «Забота» ликвидируют (в министерствах очередной зуд), и к ним поступил оттуда первоклассник. Помог С. вещи перенести, постоял в группе, поглядел в тумбочку, пообщался с детьми, с воспитателями: обозначил свое присутствие. Потом, когда С. с У. общались «ВКонтакте», попросил передать У. привет. У. передал ответный и пририсовал пару смайликов, так что отношения установились: этология учит, что доисторические истоки человеческой улыбки уходят корнями в оскал подобострастия у приматов.

Суть моей работы — найти и поддержать в человеке хорошее. Психиатр Е. Корень на нашем круглом столе и вовсе сказал, что это — общемировой тренд.

Когда стал работать в интернате, первое, что понял, — детей, особенно старших, нужно выводить оттуда подальше. Стали ходить на природу: Черная сопка, Торгашинский хребет — это для них гораздо терапевтичней, чем месяцы в психушках… Недавно были на Столбах. Пацаны сразу отделились от взрослых, принялись крутить арабское сальто и рьяно бороться в снегу, так что на обратном пути, с трудом разыскав их на тропе, просто дал им денег, чтоб сами домой ехали. По-моему, после того как мы на Столбы сходили, С. и почувствовал силу выдавливать из себя раба. Сказал, что не хочет бегать постоянно на заправку, потому что гораздо интереснее ему просто гулять с ровесниками. О многом мы тогда говорили. Ну и сон про джедаев показывает, что совсем парень в жизни потерялся: он ведь там сначала был на стороне зла.



Рисунок С.: монстр, который ему снился
На новогодних праздниках у нас он снова видел сон: мы с ним вдвоем, будучи джедаями, от мутантов отбивались, и даже успешно… Вести себя стал адекватней. А тут, как перешел во взрослую группу, вижу: костяшки на руках разбиты, правая кисть опухла, как подушка, — смотреть больно. Сказал, в стену ударил, а день спустя признался: играли с пацанами в «монетку», и проигравшему «пробивали» — до первой кровинки или слезинки. «Мне не больно потом. Меня ремнем мама била, когда был маленький...» Сказал, что запрещаю ему играть в эту дрянь. С. и не сильно стремился, как понимаю: заставили. Границ своих совсем не чует: постоянно «попадает», при всех своих способностях.

И У. совсем не отморозок, просто принято у них гнобить и использовать младших. Достойного образца для идентификации нет: директриса не может найти нормального мужика-воспитателя… А пацаны растут. Вот и складываются такие экстремальные группы с околотюремным укладом. Есть ведь вполне хорошие детдома, где дружные дети и приветливые воспитатели, тот же красноярский №2 или ачинский №1. И ЦВИНП, кстати. Что отметил — в таких обязательно есть мужчины. И руководительницы — спокойные женщины с живыми глазами, все какие-то теплые, пусть и в погонах, как в ЦВИНПе.

В. сказал, что и в их детдоме в «монетку» играли, но «пробиваний» не было. «Его заставили играть», — уверенно заявил В. У них в детдоме по обоюдному согласию О. выжег ребятам раскаленной монетой круглые раны на руках. Инициацию такую придумал: «чтоб мужиками стали». Взрослые сразу заметили, вызвали психиатра К-ча, поговорил он с О. серьезно, и ничего подобного потом не было. А когда заметили, что в 13 лет З. стал «подкладывать» себе в кровать младших мальчиков, — тоже с ним говорили и стали стелить ему рядом с ночным воспитателем, чтобы все время был на виду. В общем, заботятся о детях, стараются не допускать беспредела. А тут — такое. Буду наблюдать за костяшками, а там, глядишь, пойду общаться с пацанами и воспитателями уже напрямую. «Стоять насмерть», как монумент на Мамаевом кургане.



В., везунчик, Б., его брат

Через пару месяцев домашней, у Щербакова, жизни В. нарисовал романский замок с мощными стенами и решетчатыми воротами. Человек почувствовал: «мой дом — моя крепость». Сейчас В. в 8-м классе, стал родным и для родни Щербакова.

— Он очень изменился после летней поездки в Питер и знакомства там с хорошими молодыми людьми Викой и Димой. Они убедили его — после экскурсий по музеям — заниматься риторикой: многое понимает парень, а формулирует мысли с трудом. Стал думать о будущем. Глядишь, и впрямь станет юристом, как Вика, а сначала и автомехаником, если что: в техникумах они больше в свои силы верить начинают и лучше учатся — программы там проще и отношение к детям щадящее.

После Питера В. как-то сразу вырос, повзрослел, что особенно заметно на фоне его брата Б. С ним так: взять насовсем, как планировали, мы его не смогли, потому что осенью у нас жил А. Не взять А. — он ночевал у нас под дверью, ненавязчиво давая понять, чего он таким образом добивается — было бы совсем уже подло. У Б. хороший детдом: маленький, уютный, со спокойной и мудрой пожилой женщиной во главе (дети в кабинет к ней бегут, несут игрушки, конфеты и обнимаются — верный признак доверия. И второй признак: из него нет побегов). Б. теперь, как выпустились Вадя и Влад, там старший. Еще момент — возникающие порой на горизонте родственники, порывающиеся его забрать. Дальше разговоров дело не идет, но кто знает — может, соберутся с силами. Сложно с ним — последствия перинатальной энцефалопатии. 16-летняя мать, вынашивая В., вместе с гражданским мужем (отцом детей) крепко выпивала, а потом и Б. забеременела чуть не сразу после родов, и тут ее организм уже не справился. Чего-то нет то ли в нем, то ли в нас такого, что позволило бы чувствовать в нем родного человека. Сложно это передать словами, но мы поняли со Светой: не можем взять Б., нет у нас таких способностей. Я бы, впрочем, мог рискнуть, проводи я больше времени дома, но тогда уж точно от голода загнемся. А так — он всегда у нас на выходных, на А. не обижается (наоборот, сочувствует, что у него «такой дебильный детдом»), да и школа их в 15 минутах ходьбы от нас, так что В. ежедневно может его видеть.

Мать В. и Б. родила недавно еще мальчика, о чем сообщила детям по телефону. Новорожденного оставили лечиться в неонатальном центре: «что-то у него с мозгом». А мать, заехав к Б., отправилась домой, в деревню под Муртой. Заберет она его из центра? Вроде собирается.



С. и Р. ужинают. Фото Николая Щербакова

А., 16 лет, бродяга

— Моя главная боль — А. Рыжий, левша, монголоидные черты веснушчатого лица, подвижен, легкая УО, тортиколлис, левый глаз видит плохо (миопия и, кажется, астигматизм). Были проблемы с влечениями: в 10 лет пытался при детях принудить к «оральному сексу» собаку, потом похожие истории повторялись уже с младшими детьми интерната. Последние полтора года — ничего подобного. Спросил недавно: «Тебе девочки нравятся?» Он сильно покраснел и уткнулся в подушку: «Нравятся». Рост его 155 см, и главная проблема: парень — заядлый дромоман. Первое воспоминание — как хотел выйти на улицу года в четыре, пока родители крепко спали, и так как дверь открыть не мог — вышиб окно и пошел на речку. С тех пор так и бродит. Хоть и лечили его после первого ухода — заночевал у знакомого алкоголика — в ПБ, все только усугублялось.

Я стал его забирать летом 2011-го. Побывали на его родине под Минусинском. Долго ходили по кладбищу в поисках могил его отца-матери. Не нашли. Множество покосившихся деревянных крестов без надписи: социальные захоронения. Написали письма двум его, как нам сказали в паспортном столе, дальним родственницам. Может, что расскажут про его родителей. Писал старательно, вложил подписанные обратные конверты и фотографию свою. Пока ответа нет.

Дни рождения ему с 11 лет стал делать, он сказал тогда: «Самый лучший день в жизни был»; а делов-то — позвал детей, пирог с повидлом поели. Минувшей зимой уже трехэтажный торт заказал по его просьбе, а на следующий день ходили на Черную сопку.

Год назад, получив от нас кроссовки (друг Игорь деньги из Москвы прислал — «на детей». Пишу ему в таких случаях: «Спасибо, помогаешь мне быть». Он: «А ты — мне». В общем, не зря Фромма читали в юности), уехал после очередных выходных от нас в интернат, а на следующий вечер взял и пошел по маршруту автобуса, на котором ехал (30 км), и заночевал у нас под дверью, где и жил еще пять дней, шифруясь, а в субботу зашел домой. Вызвали выпускника Виталю, он отвез его в интернат. Там А. поместили в медблок (я поехать в тот день не мог — организовывал семинар доктора Архипова, был первый день). Позвонил директор интерната: что будем делать, министерство требует мер. Решили: в ПБ помещать смысла нет — он ведь не бродяжничал, шел к конкретной цели. Наш В., бывший его одноклассник, был все время в курсе, но друга не выдал. Подкармливал его. Поговорили с женой, решили, что возьмем его. Чтобы жил у нас, а учился в интернате. Директор сказал, что можем оформить на него патронат, и это будут наши с интернатом отношения. Потом еще раз продлить договор на полгода, а там А. и выпустится. Так что забрал его с тремя пакетами вещей домой.

Спал А. на втором ярусе купленной по такому случаю с рук двухэтажной кровати. Записали в кружок туризма. Прописал для него обязательства — чтоб не бегал по подворотням и не пил. Он подписал. Но хватило его на неделю: до школы не доезжал, хотя домой прибывал вовремя и трезвый. А занимался чем? «Помогал друзьям»: ездили вместе по городу, что-то грузили, или просто стоял в магазине у знакомых продавщиц. Пару недель решили его в школу не отправлять, чтобы делал задания дома, освежил в памяти таблицу умножения. Получилось, и в конце первой четверти решили с ним и с завучем: после каникул заберет учебники и будет учиться, живя у нас дома, а раз в неделю-две будет показываться в школе с выполненными заданиями и писать самостоятельные. Интернат на это шел, все понимали: иначе учиться он не будет.

О будущем думает так: «буду помогать кому-нибудь». В чем именно — неважно. Как-то спросил, кого он любил в жизни больше всех, и он — со второго раза, подумав, — ответил, что меня. Чувствую ответственность и в то же время неспособность полноценно помочь. Московские психиатры, узнав про А., ответили: его уходы не являются проявлениями психического заболевания. Похоже. Его бродяжничество — результат не болезни, а особого склада личности. С учетом того, что он пережил: в 4 года вытирал с пола кровь — отец в пьяной ссоре ткнул нож матери в ногу, ну и много чего еще, и я ему в целом верю, к фантазированию он не склонен. Ну и интернатские реалии не способствуют желанию там находиться. Из дома нашего он не ушел ни разу.

А потом А. посадили в медблок: сбежал снова из интерната, где, как договорились, должен был прожить неделю, сдавая контрольные. В те дни интернатское начальство прочитало в «Новой» «Детство особого режима» (№26 за прошлый год) и обиделось, даже за ворота меня пускать перестали. Когда забрал потом А. на выходные, сказал, что жить постоянно он у нас теперь не сможет, и дело не в нем: это мы не смогли справиться с трудностями. Прощения у него попросил. И пообещал, что будем видеться на выходных и созваниваться, как прежде. Потом привез его обратно, и он по своей инициативе упросил вахтершу, чтобы пустила меня «внутрь»: «А вдруг меня снова переклинит, и побегу через забор, пусть лучше он меня к воспитателю проводит». Так что повидался я тогда с детьми. Т. тетрадку красивую привез и фломастеры: девочки сказали по телефону, что она стала менее мужиковато одеваться и вести себя, что меня и подвигло на такие подарки; братьям Б. привез журнал «Геолёнок» — они как раз собирались в профилакторий, вот и почитают.

Выглядит и чувствует себя А., кажется, нормально. Показывал растрогавший его клип на песню «Злая доля» с кадрами из фильма про полярных лаек. Я не удержался и сказал, что фильм и клип хорошие, но автор песни — моральный урод, как и большинство «блатных» шансонье: похоже, не случилось у них в раннем возрасте нормальных отношений с матерью или с другим близким взрослым, вот и живут теперь такие все обиженные и постоянно жалуются на жизнь.
А. обижен на свой интернат. Ищем ему училище, где готовят работников лесхозов, чтобы было ему где бродить. В любом случае мы его не оставляем, он это понимает, и клип про преданных лаек, видимо, поэтому заставил его так расчувствоваться.

Продолжение следует

— Нашу публикацию перед приездом комиссии заставили читать всех руководителей заведений для сирот, после чего некоторые из них говорили мне разные неприятные вещи. Зато местные психиатры при ближайшем рассмотрении оказались весьма здравыми людьми, способными к рефлексии и позитивным изменениям, спасибо им за открытость и разум. Чего про директоров детдомов и их начальников из Минобра не скажешь: ругались, одергивали, пытались забалтывать и скрывать, хотя проверяли-то врачей, не их. Система напряглась и стремилась меня деморализовать, но мне как-то не до того было: дети кругом, хозяйка нашей съемной квартиры через месяц приезжает, а мы еще жилья не нашли, «вина выжившего»… «Сколько их…» — так начинается фильм Досталя про Варлама Шаламова, — и видны сотни и тысячи безымянных крестов на заснеженных колымских холмах. Когда понимаешь, что за тобой столько душ, да еще детских, — как-то перестают срабатывать разные защитные функции. Какие-то уже родовые и видовые, природные силы начинают действовать: головы особо не теряешь, но идти готов до конца.

Практика пока такова, что ребенка изымают из привычной среды и против его воли, без объяснения причин помещают в ПБ, где с ним проделывают разные процедуры, кормят препаратами, будто он тупое бессловесное животное. Дети вспоминают месяцы, проведенные в скрюченном от нейролептиков состоянии, — со смесью ужаса, стыда и отвращения. Дети не понимают: ЗАЧЕМ их отвозят в психушку и месяцами там держат?! Почему, им понятно: «Вел себя плохо», «Натворил то-то и то-то» и тому подобное — то есть осмысливают создавшееся положение в пенитенциарном ключе. Но ЗАЧЕМ, каков смысл и желательный результат для них и окружающих от их помещения в ПБ? Для успешного лечения прежде всего необходимо, чтобы сам человек понимал на доступном ему уровне, относительно каких ЕГО дефицитов и потребностей это лечение проводится. Врачам нужно больше общаться с детьми и учиться быть для них авторитетными взрослыми.

Благодаря приезду комиссии главное мы сделали: детей из интернатов у нас если и кладут в ПБ, то ненадолго: чтобы понять, в каком лечении ребенок нуждается. Это мы знаем точно, поскольку постоянно на связи с детьми и их воспитателями. Был по итогам комиссии у главного детского психиатра края Е. Володенковой. «Только реактивный психоз может являться показанием к стационару», — сказала она. Вышел из кабинета этой очаровательной женщины, а в душе звучала музыка Таривердиева, под которую Штирлиц вывозил в Швейцарию радистку с двумя малышами.


СПРАВКА «НОВОЙ»

Николай ЩЕРБАКОВ — психолог Красноярской региональной общественной организации «Кризисный центр для женщин и их семей, подвергшихся насилию «Верба»; учитель краевого Центра психолого-медико-социального сопровождения; педагог-психолог Центра дистанционного образования детей-инвалидов; старший преподаватель кафедры психологии развития и консультирования Сибирского федуниверситета; психолог фонда «Счастливые дети».

Трудился в детсаду, школе, интернате. После двух лет работы в интернате уволился и занимается сиротами на общественных началах: «Находясь «снаружи», полноценнее себя чувствую и могу больше помогать тем, кто «внутри». Всегда ощущал, насколько наше показушное образование на деле фальшивое и тошнотворное. Как там у Гиппиус: «Непереносное, ложное, ложное!». Всех бы — на длительную психотерапию! Все образовательные (и не только) организации должны дышать и пульсировать тренингами, группами, супервизиями, должна быть отстроена качественная обратная связь между «верхами» и «низами». А у нас все те же, что десятилетия назад, полутюремные установки, патологические личности и нездоровая атмосфера».

О деньгах: «Мы-то что. Вот когда связался с НПАР, выяснил: люди, благодаря которым нашу психиатрию еще серьезно воспринимают в мире, два года живут без финансирования, работают без зарплаты, у них долги по аренде помещения, грозят выселить. Да и наша «Верба», в 1999-м на грант фонда Форда созданная, порой годами ничего не получала. И если консультировать бесплатно я еще могу, то проводить обследования и писать заключения, ходить по судам — уже морально тяжело. Вполне мог бы заниматься лишь платной психологической помощью. Но скучно было бы, это бы меня даже стесняло… Зато когда мотаешься по ПБ и детдомам, ничего за это не получая, — начинаешь нутром ощущать свое предназначение. Я это понял лет 6 назад, когда зашел в садик, в котором уже не работал, сказать о готовности принять родителей сложного ребенка бесплатно. В этот момент до меня и дошел смысл моего существования — делиться теплом и светом, которые вроде еще есть внутри. Без всякой там мистики и ложного нарциссизма: наоборот, какая-то сермяжная правда в этом мне открылась. Почувствовал, что не себе принадлежу, а чему-то большему, и задача моя — соединять: судьбы, людей, энергии — не знаю, трудно это передать словами. Будто стоишь на ветру, руки раскинув, как парус, а через тебя какие-то волны проходят, как через антенну с усилителем».



К. и Г., «пернатые»

— Час назад К. написал мне в соцсети: «Г. хотел сброситься с 3-го этажа». Телефоны они теряют постоянно… Просил его привет Г. передавать и телефон чей-нибудь мне написать, но К. из Сети уже вышел…

У подростков К. и Г. — птичьи фамилии. Порхали из одной психушки в другую, жили там месяцами. Поводы их туда спровадить находились: воровство; побеги (в июне пошли пешком за 200 верст на родину однокашника — тот, под самогонкой, целовал землю и называл ее родной, что справедливо); желание педагогов «просто отдохнуть».

Щербаков навещал их в ПБ, кормил домашней едой. Работая с ними в интернате, стремился помочь Г. справиться с приступами тревоги и многочисленными страхами; с К., кроме выражения его состояний в рисунке, Щербаков разговаривал о будущем, о сложностях в отношениях с людьми и с самим собой. К., прекрасно понимая свои проблемы, боится себя: сам просил инспектора по делам несовершеннолетних отвезти его в ЦВИНП — туда, где ограничивают свободу.

Год назад «Новая газета» опубликовала рисунок К. «Сумасшедший медведь: на Луну полез и застрял на облаке». Срез его мироощущения, одиночества, попыток сохранять себя в отсутствие матери: забытая Богом игрушка, зависшая в небесах между Луной и Землей, — последней, впрочем, на рисунке и не видно. «Какое твое самое главное право?» — спросил специалист по интернатам психолог Е. Цымбал, и К., подумав, ответил: «Право на собственное мнение». Такие вот у нас олигофрены.

— Узнав о приезде людей из НПАР, К. скоропостижно выписали, хотя до этого всякий раз держали не меньше 2 месяцев. Он тогда впервые во взрослом отделении лежал. Отвезли его туда с утра в день его 15-летия: «Еще издевались по дороге: вот какой мы тебе подарок сделали!»

Пускать в интернат к Г., К. и другим детям меня сразу перестали. Написал директору свои соображения, потом пошел с ней общаться живьем — детей жалко: привязались. Надеялся на разум. Увы. Разговаривала так, будто я в чем-то провинился, и, сказав, что все у них хорошо, попросила больше к ним не ходить. Мы, мол, и сами с усами. После общения было чувство, что на мне, простите, большая задница активно посидела. Плохо скрываемая агрессия, примитивные защиты с преобладанием проективной идентификации, попытки переходить на личности — в общем, классический borderline patient. «Вы как-то в их мозг проникаете и влияете на них» — это про мое общение с детьми. Аргумент, что Г. за год, пока с ним работал, ни разу не помещали в ПБ, не подействовал. Попросил сказать детям, что не смогу теперь приезжать, потому что работы много. «Скажем. Они, правда, не спрашивали, но все равно скажем», — ответила она, хотя знакомые педагоги говорят, что, напротив, спрашивают и ждут, но она и им сказала, чтобы даже на SMS мои не отвечали! «Вы своего добились, — заявила директор. — Психиатры детей теперь не берут, хотят в 4 раза повысить количество отказов от госпитализации. Мы направлять к ним все равно будем, но решают они. Раньше все проходили два раза в год обязательное лечение, и порядок был».

Нужна публичная дискуссия с представителями «специального образования»: они в своей интернатной закрытости давно утратили связь с эпохой. Хотел ответить директорше, что еще раньше треть страны сидела или была расстреляна, и тоже был «порядок», и что, имеет смысл повторить?! Сдержался.

Читал тут речь М. Алехиной про колонию и вспоминал свой интернат («бАтар» — так почему-то подростки из разных интернатов их называют). Что интернаты эти закрытые 8-го вида, что ПБ детские, что колонии — по общей атмосфере и по отношению к людям (дети ведь тоже люди) — удивительно сходятся. Да, собственно, все мы в каком-то смысле сироты, потому что носим в себе переломанные судьбы нескольких поколений, и жить поэтому в большинстве своем предпочитаем мифологией, а реальности… боимся.

А потом позвонила психолог из той школы-интерната: когда К. снова стал нарушать разные, порой весьма дурацкие порядки, она взяла и на один выходной отвезла его к себе. Где он был как никогда спокоен, учился вместе с ее мужем готовить пельмени, стирал свои носки и играл за компом строго до 21.00. Она хочет идти в опеку оформлять на него гостевое. Его статус «ВКонтакте» после последней выписки из ПБ был: «Если пока все хорошо, рано радуешься — это только пока», а теперь стал: «Все о'кей». Очень надеюсь, что это надолго. А директор интерната спросила ее: зачем вы это делаете?

За К. я в целом спокоен, а вот Г. стал сильно психовать в последнее время. А меня к нему не пускают. Надежда лишь на Н.Г. — хорошую учительницу, которая с этого года учит его обувному делу.



Щербаков: «Это по мотивам сказки про разлучающих колдуний с посохами. Набалдашники с утиными головами торчат, воткнутые в камни, – видимо, окаменевшие груди. Один из символических прообразов «плохой», каменной матери. Г. ведь тоже от матери, братьев и деда-бабушки забрали лет в 5—6, и он все искал, как бы к ним сбежать из машины, да и потом реально убегал из приюта своего в Абане (а сам он из Усть-Янска). Тут, в этом насильственном разлучении, и лежат основные истоки его «психиатрического» расстройства. Пишу сейчас — и вспомнил снова его, бедного, такого хорошего, и хоть плачь от беспомощности»

Л., 16 лет, П., 13 лет

— Неожиданно на связь вышла Л. Аккурат через сутки после того, как вспоминали ее с завучем нашего садика. Я ее с 4 лет знаю. Ее усыновила семья священника. Прошлым летом вдруг захотел найти ее «ВКонтакте», нашел, а потом позвонила директор одного детдома: Л. теперь у них, в 15 лет ее в судебном порядке признали опасной для семьи (шизотипическое расстройство) и решили перевести почему-то в детдом. Откуда она, понятное дело, убегает домой к отцу. Ну и положили лечить, как водится, в ПБ. По разговору, вполне здравая девочка, что и дети в детдоме подтверждают. Шизотипичность ей явно «сделали», чтобы избавить от нее семью священника. Да и условия дома наверняка были не очень (мать ее сразу невзлюбила), отсюда попытка суицида (думаю, демонстративная), с которой она и попала в ПБ.

Говорит, познакомилась с П.: мы с ним давно не виделись, а он чего-то про меня ей там рассказывал. Я его, собственно, и определил в интернат для детей-инвалидов на Садах: у ребенка серьезная психопатия, так что даже в школе 8-го вида ему опасно было оставаться: старшие могли его покалечить, а к учебе у него стойкая антипатия, до истошного визга. При этом, когда я его сдерживал, чтобы он успокоился (просто крепко брал за запястья — и прижимал к себе, усадив к себе на колени), он ни разу, несмотря на возможность и угрозы сделать это, меня не укусил и не пнул. И засыпал днем в сончас только у меня, когда я работал летом «на группе». Специально забирал его в спальню к своим, потому что воспитательница в спальне младших с ним «вешалась»: П. орал как резаный и всех еще больше будоражил; там я и увидел, как его, восьмилетнего, пинают в коридоре старшие.

Потом его на Сады отправили, потом виделись с ним несколько раз в ПБ. Пытался его поздравить с днем рождения через знакомую, работающую в их интернате (жена парня, которого знаю со 2-го класса, — первые мои подопечные в школе), но она передала мне ответ руководства, что лучше не будить лихо и ему обо мне не напоминать, чтобы не сбежал. Ну вот. А он и сам помнит, оказывается.

«Выдал» Л. московской комиссии (ей, конечно, не говорю, но в душе приятно), ее в тот же день и выписали. Вспоминала недавно ребят из садика, Егора, с которым любила кидаться камнями.


Н., УО

12.12.12 года Н. — на своем 12-м году жизни — загадал желание, чтобы у него появилась семья. «У меня в школе 4 лучших друга. Я люблю танцы, музыку и вязание, я связал 5 игрушек. Люблю физкультуру и математику. Хочу, чтобы меня усыновили мама и папа. Хочу жить с родителями, потому что со своей мамой я жил плохо. Мне было 7 лет, меня почти каждый вечер била мама, потому что пила с подругами. И заставляла клянчить деньги у людей. Я так и делал, потому что боялся, что она меня побьет. Один раз она послала меня клянчить деньги, <…> я возвращался, уже было темно, я ехал в автобусе, и одна тетенька сказала: «Будешь вафельку?» Я взял вафлю и съел, и через минуту она мне сказала: «Поехали ко мне домой?» Я согласился, и мы поехали в Верхние Черемушки. Уже было совсем темно, я зашел в магазин, и, пока я там был, она позвонила полиции. Полиция приехала и забрала меня. Они хотели оставить меня на ночь у себя. Но потом начали звонить по детским домам. Один интернат согласился меня взять. С тех пор я живу там». Эти воспоминания Н. записал по просьбе Щербакова: тот «возвращал» детдомовцев, вернувшись с Черной сопки, и, пока он ждал воспитателей, подошел Н. и попросился к нему «на ПМЖ».

К письму Н. приклеил бумажку с надписью: «Усоновити меня пожалусто» и двумя смайликами. Щербаков отправил скан письма в Центр развития семейных форм воспитания, а после и очно про Н. слово замолвил.

Спустя полгода Н. написал статус на страничке «ВКонтакте»: «Я дома».

Н. забрали в городок под Питером. У него сейчас отличная семья: мама, папа, три сестренки. Психолог школы, где он учится, провела диагностику: УО у него нет — все процессы сохранны, хорошая зрительная и слуховая память. Учится восьмой месяц в обычной школе: в четверти 3—4 «тройки» и вполне заслуженные (раньше ему делали поблажки) оценки по математике и русскому.

— Не попади ребенок в семью — так бы и сделали из него умственно отсталого, — говорит Щербаков. — И таких вот, «отсталостью» своей обязанных существующей системе, — армию собирать можно. Чудеса, но, с другой стороны, он хотел этого, об этом просил, письмо писал, меня своим желанием зарядил, и что ж тут дивиться, что так у него все сложилось. «Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, жизнь и свободу заслужил», Гёте (пер. Б. Пастернака).


P.S. «Ребятишки» наши уже с трудом вписываются в это определение: в пятницу младшему, С., стукнуло 14; после уроков бегал на паспорт фотаться, а потом и я за ним приехал: торт со свечками, пожелания, подарки, 14 раз дранные уши и прочие радости. По такому случаю отпустили к нам А. — извлекли из медблока, где он уже полбиблиотеки прочитал. И подрос! Считал, сколько был в заточении, — 51 день. Смотрели полюбившийся ему фильм про лаек в Антарктиде — «Белый плен»: А. сдержанно плакал слезами счастья, когда лайки дождались хозяев и бросились им навстречу. Про него, про А., фильм-то… В воскресенье на Столбы сходили. Еще и Р. у нас зависал, лучший друг В.: выпустился год назад из детдома, сейчас в техникуме неподалеку учится и живет в общежитии; рассказал очередной свой «травматический» сон про то, как началась война неожиданно, пока туристы спали в палатке. За неделю до этого он поведал мне, как старшие братья выгоняли из дома отца и подрались с ним на ножах. Это — было, отец потом получил срок и, освободившись, уже несколько лет где-то теряется, а Р. растет, занимается спортом и стал лучшим вратарем техникума. Мать умерла давно, братьям он никогда не был нужен. Забрали в приют в 8 лет, там была воспитательница, которую помнит по имени-отчеству: обещала приехать навестить его в детдоме. Не приехала: «Я все ждал, в окно смотрел, не идет ли А. Р.» Но ему повезло с детдомом: до 18 лет над каждым выпускником (они же в 16 выпускаются, после 9-го класса) кто-то из сотрудников оформляет попечительство. И представляет его права в общежитии, в училище — везде, где нужно. Ребенок знает, что за кем-то закреплен, кому-то может позвонить или просто в гости приехать — и чувствует себя гораздо более полноценно. Вот про такой опыт нужно знать всем. Пожалуй, качество детдомовского коллектива определяется тем, может ли он пойти на такой шаг: опекать каждого своего воспитанника после выпуска. Есть такие, есть. Вплоть до того, что вместе помогают получившему квартиру выпускнику ее ремонтировать. Да и почему нет? Навыки ремонтных работ всем потом пригодятся.

Поскольку жилье теперь позволяет — переехали из полуторки в трехкомнатную, думаем с сентября взять под опеку Б. (брата В.) и С. Хотя бы до тех пор, пока школу не закончат. Физически, конечно, тяжело, когда столько броуновских частиц дома движется, но то, что мы делаем, — это в целом верно. И гораздо лучше того, что предлагает большинство государственных учреждений.

Возможно, я преувеличиваю значение этого шага, перехода на «папу» и «маму», и нет ничего плохого в том, чтобы ребенок продолжал называть новую маму «тетей Машей» или даже по имени-отчеству?

Эмоционально мы все разные. У меня самой приемный брат, он появился у нас, когда ему было 17 лет. С тех пор прошло уже 30 лет, и он любит родителей наверно не меньше меня, хотя никогда не называл их папой и мамой. Конечно, если называть взрослых по имени-отчеству, отношения выстраиваются немного другие, невольно сохраняется дистанция.

Последний год в Свято-Димитриевском детском доме активно развивали направление по устройству в семьи взрослых детей. Уже наработан определенный опыт?

Сейчас у нас одна девочка на гостевом режиме, и мы надеемся, что скоро на нее оформят опеку. Еще около 10 девочек разных возрастов сейчас живут в семьях. Иногда бывают случаи, когда ребенок совершеннолетний, и уходит в семью уже без необходимости со стороны семьи оформлять опеку. Потому что с юридической точки зрения, ребенок уже может начинать жить самостоятельно, а на практике мы все прекрасно понимаем, что в 18 человек мало подготовлен к этому. К тому же у сирот всегда нужно отнимать минус 2-3 года от фактического возраста: из-за отсутствия родительского тепла даже в самом лучшем детском доме они все равно оказываются с психологической задержкой развития. Несмотря на возраст, они в первую очередь дети.

Да, но со своим мнением, своими желаниями, которые они активно транслируют нам. Как строится процесс знакомства новой семьи и такого ребенка?

Как правило, на знакомство уходит три месяца. В течение этого времени, если изначально сам ребенок согласен, он общается с новой семьей в формате гостевого режима. Ходят друг к другу в гости, вместе гуляют, ходят в кино… На протяжении всего этого времени и с семьей, и с ребенком работает психолог. Нам очень помогает, что к моменту оформления гостевого режима будущие родители уже прошли Школу приемных родителей и знают о стандартных этапах адаптации ребенка и сложностях, с которыми могут столкнуться. Например, что в какой-то момент у ребенка может возникнуть отторжение семьи, вплоть до ухода из дома. Мы смотрим на атмосферу в семье, обязательно общаемся не только с самими родителями, но и с их родными детьми: не против ли они, что у них появится старшая сестра? С маленькими сиротами весь этот процесс, конечно, намного быстрее. Со взрослыми решающую роль играет их собственное решение: хотят ли они идти в эту семью?

Были неудачи? Ходили друг к другу в гости и «не подошли»?

Бывало, что девочка ходила в гости, а потом видела, что не хочет в семью. Бывало и наоборот, что семья давала обратный ход. Естественно, что с самого начала мы не скрываем от ребенка, что эта семья хочет взять ее в семью. Надо сказать, что до того, как процесс начал сопровождаться психологами, были случаи, что ребенок ушел в семью, но потом вернулся обратно. Это очень тонкий момент, и ребенку тут нужна серьезная поддержка, чтобы понять, что это: реальное расхождение между семьей и подростком или непреодоленные страхи, от которых ребенок стремится убежать, уходя обратно в привычный круг, в детский дом.

Вы говорили, что не все подросшие дети в детском доме вообще хотят в семью. Насколько это, если можно так выразиться, нормально?

С одной стороны, это проявление расстройства привязанности. Ребенок привык к определенному кругу общения, к уже сформировавшемуся окружению. Некоторые дети находят определенную замену родительского тепла в воспитателях и воспринимают детский дом как свой родной дом, не хотят его покидать. Мы очень любим наших воспитанников, но все же важно, чтобы ребенок понимал, что воспитатель не всегда сможет его курировать. Поиском семьи мы занимаемся с прицелом на будущее ребенка. Чтобы даже когда девочка выйдет замуж, родит детей, — чтобы и тогда у нее были близкие взрослые, которые станут опорой в любой ситуации.

Двенадцатого декабря 2012 года Свято-Димитриевский детский дом праздновал свое двенадцатилетие. Кажется, все цифры сошлись причудливым образом:12.12.12 - 12. На самом деле, день открытия детского дома - в ноябре. Медлили же с празднованием ради занятости духовника, создателя и вдохновителя - епископа Смоленского и Вяземского Пантелеимона Вне зависимости от того, сколько на празднике присутствует взрослых, но если на нем много детей – будет шумно. Без конца двигаются столы и стулья, в коридорах – беготня; воздушные шарики, будто в испуге - под потолком или лопаются так громко, что перекрывают детский визг. За столом тесновато, детей-то много - больших и маленьких, их друзей и старших, уже выросших сестер. Многодетные не удивятся: обычный семейный праздник. Так и есть. В большой семье Свято-Димитриевского детского дома, который является одним из проектов Православной службы помощи «Милосердие», отмечают памятную дату: 12 лет со дня открытия. Вот так, в 12-м году, 12-го месяца, 12-го числа подошло время 12-й годовщины празднования дня рождения детского дома. Ничего символического, просто приятно.
Фото диакона Андрея Радкевича
Кстати, о собственной семье. Есть ли закономерность между тем, как часто девочек берут в приемные семьи, и тем, насколько успешны они в создании собственной семьи?

У нас нет точной статистики, но очевидно, что связь есть. Свою семью и вообще отношения девочки строят по примеру, который имеют перед глазами. У нас, правда, есть преимущество перед обычными детскими домами. Девочки тесно общаются с одноклассниками в Димитриевской школе, ходят в гости в их семьи, и в целом пример семьи не так далек от них, как, например, от тех детей, которые воспитываются в государственных учреждениях.

Вообще, говоря об усыновлении взрослых детей, важно помнить, что подбирать надо не ребенка под семью, а семью под ребенка. Нам в этой ситуации очень помогали видеоролики, которые мы снимали про наших девочек: люди, которые приходят к нам, уже знают что-то о характере, темпераменте, интересах, их сердце уже отозвалось именно на этого человека. Дальше отношения должны развиваться не спеша, бережно сохраняя уже имеющиеся у ребенка связи: со школой, с детским домом, с духовником, который для них очень много значит.
https://www.miloserdie.ru/article/kak-s ... o-rebenka/

Ну, представляете как ему трудно?

Отсюда конфликты, претензии, обиды. Появляются первые прыщи и первые комплексы. Потливость усиливается, успеваемость падет. (В начальной школе по статистике успеваемость ,когда дети учатся на 4-5, составляет 50%, в средней школе уже 10%. В связи с пубертатом учеба перестает быть главной деятельностью ребенка). В жизнь входят многочасовые стояния перед зеркалом и запах табака. Ну, и плюс-минус всякие кошмарные явления, которые еще недавно родителям и в страшном сне не могли присниться: наркотики (по официальным данным в России первый раз наркотики пробуют в 13 лет), секс (в 15), алкоголь и гулянки по ночам. Хотя, казалось бы, еще недавно назначенный мамой комендантский час был не пустым звуком.


И если ребенок вообще перестает ходить в школу, предки понимают, что, конечно, могут спросить «почему?» Но на фоне всего остального – это не самое страшное.

Огромный мир подростка трагически сужается до какой-нибудь тупой с точки зрения взрослых проблемы: «Почему у меня нет парня?» или «Почему я самый маленький в классе?» И мои любимые типично подростковые заморочки: «Я что, не такой как все?» и «Неужели я похож на других?»

Обычно пубертат раньше начинается у девочек (в 11-13), позже у мальчиков (в 12-15). Хотя многое зависит от таких факторов, как национальность и гены.

И вот они уже не дети, но еще и не взрослые, и от этого едет крыша. Произойти такое может резко вдруг, как описано у Франсуазы Саган – за одно лето.

Что советую:

1. Расслабиться. Вспомнить, что вам тоже было 14 лет. Вспомнить, как в ночи мать звонила вашим подругам, а отец тревожно стоял в окне. В общем, вспомнить, как все это было у вас и как вы все-таки выжили.
2. Понять, что ребенок вырос, имеет вторичные половые признаки и подвижную психику. И что сейчас он находится в болезненном состоянии, от которого страдает в первую очередь он сам, причем страдает куда сильнее, чем вы. Принять его взросление. Проявить к нему уважение, как к взрослому человеку и оказать поддержку.
3. Как можно чаще проявлять понимание и сочувствие. Вы, конечно, живой человек, и когда слышите что-то откровенно хамское – имеете право высказать свое недовольство. Но все-таки попробуйте постараться проживать дни без агрессии и скандалов.
4. Вывести из дома тему школы. Вообще. Вынести ее вместе с мусором. Говорить о школе только, если ребенок сам инициирует этот разговор. (Сюда же относятся разговоры про оценки, ЕГЭ, от результатов которого якобы зависит будущее всей семьи, угрозы про армию, работу дворником, беседы о важности хождения в театры и музеи и пр.) Если вы не будете выносить ему мозг своими нотациями, есть шанс услышать, что он говорит. Еще раз: если вы закроете рот, возможно, ребенок сам захочет что-то вам рассказать и поделиться сокровенным.
5. Не стоит также вынимать левой рукой планшет, а правой вкладывать книгу в руки подростка. Бесполезно.
6. Для того чтобы сформировать у ребенка сознательное отношение к жизни, придется дать ему определенную свободу.

Потому что через некоторые вещи точно лучше пройти в 15 лет, чтобы они не догоняли в 20. Факт остается фактом: дети, которых ограждали, с которыми носились, которых изо всех сил старались «не упускать», столкнувшись с реальной жизнью, попросту не умеют ею распоряжаться, не знают, как жить своим умом и став взрослыми, все время ищут какой-то опоры.

И часто получается так, что дети из семей, где все было под запретом, к примеру, покурить и выпить, пытаются, только поступив в институт. А это уже инфантилизм, и выглядит глупо и нелепо. К этому времени ровесники уже все попробовали, повзрослели и отчасти переросли некоторые соблазны.

А вот «дети», которые жили по жесткому расписанию, которых все время контролировали, которым не доверяли, словом, заорганизованные дети, оказавшись в нестандартной ситуации, не знают, как себя вести. Они не привыкли и не умеют принимать решения. Не умеют и не привыкли противостоять соблазнам, отказывать. Зато очень хотят быть принятыми в компанию, мечтают, чтобы ровесники считали их за своих. В том числе и так становятся наркоманами.

Так что контролировать бессмысленно! Тотальный контроль и недоверие только приучает ребенка врать. Выход один – дать свободу сегодня! Чтоб ребенок пережил все какие-то ситуации, научился себя в них вести. Доверие и уверенность, что ваш ребенок сам разберется, что хорошо, а что плохо – вот залог вашего спокойствия! А вовсе не ежеминутные попытки определить его местонахождение и самочувствие.

Ну, и пожалуйста, даже в самые тяжелые моменты обострения взаимоотношений со взрослеющим сыном или дочкой не забывайте: это по-прежнему – он, тот самый малыш с ангельскими глазками, и у него по-прежнему нет других родителей.


И короткая обобщающая памятка «Правила жизни с подростком», которые стоит соблюдать, если вы хотите пройти через переходный возраст с наименьшими потерями.

Старайтесь и учитесь:

— БЫТЬ на его стороне всегда;

— уметь СЛУШАТЬ, не перебивая, когда подросток что-то рассказывает, чтобы он мог выговориться и не боялся, что в ответ на любую его фразу вы будете протаскивать какие-то свои воспитательные идеи («Вот видишь! А я говорила!»);

— уметь МОЛЧАТЬ, когда ребенок не хочет ничего рассказывать;

— уметь ОТКАЗЫВАТЬ, когда это необходимо. Отказывать твердо, но доброжелательно;

— уметь ОТПУСКАТЬ и ДОВЕРЯТЬ, когда ребенок начинает жить своей «личной» жизнью (друзья, подруги, поездки, переписка);

— уметь ДОГОВАРИВАТЬСЯ с ребенком, не доводя ситуации до конфликта (ему всегда что-то нужно от вас, а вам – от него: «не будешь помогать – не получишь карманных денег»), и придерживаться договоренностей;

— СОЗДАТЬ такие условия, чтобы у ребенка не было причин врать вам (причин вранья три: страх, выгода и психопатология, две из них вы в силах исключить, третью – вылечить);

— ИСКЛЮЧИТЬ из общения вопросы типа:

- Как дела в школе?

- Ты чего молчишь?

- Ты чего такой грустный?

- Ты чего такой грязный?

- Я смотрел электронный дневник и хочу поговорить об этом… и пр.

— РАЗГОВАРИВАТЬ не поучая, ОБЩАТЬСЯ на равных;

— научиться разговаривать НЕ О ШКОЛЕ, а о жизни вообще;

— не пытаться контролировать все в жизни подростка (это все равно невозможно), а воспитать так, чтобы он знал, как правильно реагировать на внештатные ситуации (насилие, алкоголь, наркотики и пр.);

— даже наказывая, делать так, чтобы ребенок не сомневался, что ВЫ ЕГО ЛЮБИТЕ.

http://snob.ru/profile/29516/blog/99476

Юлия Юдина: Семья — это самая нормальная и естественная среда для ребенка. Подростки —это все же дети. Вспомните себя подростком. Мы же прежде чем стать взрослыми людьми, все ими были. Это такой непростой возраст, когда нас колбасит, мы меняемся, меняется наш гормональный фон: каждый день то нос отрастет в два раза, то прыщи покроют все твое лицо, а при этом мы еще пытаемся ответить себе на вопрос о том, кто мы такие. Это период такой сепарации, когда мы пытаемся выйти из состояния опекаемого, хотим самостоятельности, и при этом не готовы брать на себя ответственность.

Подростку очень важно с одной стороны иметь авторитет среди своих ровесников, и с другой — чтобы всегда был взрослый, пускай на заднем плане, но который мог бы его выслушать и принять. Таких взрослых в жизни подростков не так много на самом деле. И не всегда это родители, потому что родители — это первые люди, которых подросток отрицает и начинает критиковать и не принимать, очень важно через это пройти.

Подросток в детском доме нуждается в семье не меньше, чем маленький ребенок. Есть, конечно, теория привязанности, и лучше для ребенка, если он маленьким попал в приемную семью. Но если этого не случилось, нельзя ставить на нем крест и не пытаться устроить его в семью, потому что в семье, пусть и приемной, ему проще взрослеть, там он может лучше понять себя, выйти во взрослую жизнь раньше. У нас же очень много выпускников детских домов с тяжелейшими травмами, они выходят во взрослую жизнь в довольно инфантильном состоянии, закрывшиеся в своем статусе ребенка-сироты, которому все должны, и который, возможно, так и не повзрослеет, будет находиться в состоянии претензии к миру.


Марина Аксенова, директор благотворительного фонда «Солнечный город»
Фото: из архива фонда "Солнечный город"

Марина Аксенова: Каким бы подросток ни был самостоятельным, мне кажется, что близкий взрослый у ребенка должен быть. Это не родительская функция в том виде, в каком мы ее понимаем для маленьких детей, но близкий взрослый человек, он и взрослому человеку нужен: и поддержать, и пообщаться, и быть тылом. В семейном устройстве всех подростков можно посомневаться, потому что я все же считаю, что не все взрослые, которые думают, что могут усыновить подростка, на самом деле могут это сделать. Это должен быть человек, имеющий свой собственный опыт воспитания, он должен учитывать возрастные особенности и опыт проживания, который есть у ребенка. Это должны быть особые люди. У нас был случай, когда женщина взяла к себе 15-летнюю девочку на гостевой режим (форма устройствадетей в семью на выходные, праздники или каникулярные дни. — ТД). Приемная мама была очень жесткой, диктовала свои правила и девочку совсем не слышала. До этого она принимала к себе семью только маленьких детей и считала себя отличным приемным родителем. Очень скоро девочка вернулась в детский дом, потому что обе стороны не были готовы к тому, что девочка не будет принимать правила семьи. При этом через некоторое время эта девочка устроилась в семью, хотя для нее это была серьезная травма, как при любом повторном отказе.

— Есть ли подростки, которым противопоказано жить в семье?

Юлия Юдина: Безусловно, есть категории детей во всем мире, которых нельзя устроить в семью. Это подростки, например, у которых сексуализированное поведение. Их усыновление может быть опасно для кровных детей. Есть дети, склонные к агрессии. Но таких немного. Если коротко: всех нужно устраивать в семью за исключением патологических случаев, с которыми нужно работать.

— Вы уверены, что в семье подростку все равно лучше?


Юлия Юдина, директор благотворительного фонда

«Измени одну жизнь»
Фото: из архива фонда

Юлия Юдина: Самая большая проблема подростков в детских домах — это отсутствие мотивации. Это не из-за того, что они с изъяном и червоточиной, и даже не из-за уровня образования и отношения к детям из детских домов в школах. В детских учреждениях уровень стресса как при бомбежке, поэтому все эмоциональные силы подростков уходят на выживание, ресурсов на развитие не остается. И ради кого им стараться? Кто порадуется за их успехи, кто поддержит?

И вторая большая проблема — у ребенка перед глазами проходит толпа взрослых, наставники постоянно меняются. В детских домах текучка. У вас же мама в детстве не менялась несколько раз в год. Вы как-то понимали, что она с вами надолго. Отношения привязанности в детском доме просто не успевают сформироваться. Ребенок, сознательно защищая себя, включает защитный механизм, он не пытается сформировать отношения привязанности, чтобы уберечь себя от переживаний, потери и горя. Ребенок просто «схлопывает» свои чувства.

Александра Телицина: В семье есть человек, которому ты небезразличен. В детском доме все довольно обезличены, а в семье в детях раскрывается их индивидуальность. Поэтому в семье хорошо всем, но бывают исключения.

Марина Аксенова: Я убеждена в том, что любому человеку, даже взрослому, нужен кто-то, кто может называться близким. И исходя из этого, неважно где это возникает, формируется личность. А если этого нет, то все ломается.

— Почему не все подростки стремятся попасть из детского дома в семью?

Юлия Юдина: Подростки часто не соглашаются жить в приемной семье (учет мнения ребенка, достигшего возраста 10 лет, обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам. — ТД), потому что им очень страшно покидать место, к которому они адаптировались. Для некоторых новая семья и потеря сложившихся связей, своих друзей неприемлема. Когда им говорят о том, что нашлись усыновители, их парализует чувство, сродни тому, что они испытывали, когда их изымали из семьи.

Еще есть те, кто понимают, что им придется привыкать к труду, добиваться чего-то, отказываться от чего-то. Потому что, условно говоря, есть у 14-летнего мальчика из детского дома родная бабушка, которая не может взять на себя опеку, но носит ему сигареты, в детский дом к нему постоянно приезжают какие-то люди с подарками, возят его на кремлевские концерты. Зачем ему вообще новая семья, если у него, как он считает, все есть.

И еще сотрудники некоторых детских учреждений сами бывают против того, чтобы детей усыновили. У них нет такой прямой задачи. Я много раз слышала от сотрудников, что у них лучше условия для того, чтобы растить детей, чем в семьях. И люди говорят это искренне, веря в свою правоту. Ведь у них есть оборудование, врачи. Они говорят: «А какая семья сможет дать такой же уход?» И вот это страшно.

Анна Орлова: Иногда подростки не хотят переезжать к усыновителям в другой город, ведь у многих есть связи с кровной семьей. И подростки понимают, что потеряют эту связь, если уедут.

Есть такие подростки, после общения с которыми я точно понимала, что им не нужна семья, но все равно нужно что-то, что хотя бы частично может ее заменить.

— Если не приемная семья, то что?


Анна Орлова, директор благотворительного фонда «Открывая горизонты»
Фото: из архива фонда

Анна Орлова: Подростков, которые либо сами отказываются от приемной семьи, либо тех, кого не хотят брать из-за поведения, конечно, нельзя бросать. После общения с ними я точно понимаю, что у них все равно должно быть что-то, что заменит семью. Это могут быть волонтеры, которые к ним приходят. Есть программы наставничества. Это необходимо, потому что людей, которые готовы усыновить подростков, действительно немного. Я хочу усыновить подростка, чтобы в первую очередь быть его другом. Я хочу этого, потому что точно знаю, что это самая тяжелая категория детей, их меньше усыновляют, с ними сложнее работать сотрудникам детского дома. И вот подростков гораздо больше. И мне хочется иметь дело с уже состоявшимся ребенком. Добра в мире будет больше, если хоть один подросток получит то, чего ему не хватает.

— В последнее время много говорят о повторных отказах, то есть когда уже усыновленного подростка возвращают обратно в детский дом. С чем это связано?

Марина Аксенова: В последнее время эксперты считают, что количество вторичных отказов выросло. Подростков возвращают, в частности, потому, что они неуспешны. Этот ярлык на них вешает социум и прежде всего школа. Учителя не хотят ими заниматься, потому что это требует дополнительных усилий. На таких подростков часто вешают ярлыки «неуспевающих» и «нарушителей спокойствия», объясняя это тем, что они из детского дома. Их нужно подтягивать, а родители не всегда справляются с этим в одиночку. Когда и ребенок, и его родители со всех сторон слышат, какой ребенок плохой, это очень опасно.

Мотивировать нужно не только детей, но и взрослых. Представьте, семья приняла подростка. Кроме того, что родители должны установить с ним доверительные отношения, помочь ему реабилитироваться, семье еще приходится вступать в конфронтацию со школой. Вместо того, чтобы получать помощь и поддержку со стороны, их наказывают за то, что они приняли такого ребенка. И вот из-за такого общественного мнения и давления подростков иногда возвращают обратно в детский дом.

С «вторичниками» очень трудно работать, потому что эти дети уже потеряли доверие к взрослым, не говоря уже о других травмах.

Юлия Юдина: Повторные отказы от подростков — очень распространенное явление. Их возвращают чаще, чем маленьких детей. Для ребенка, конечно, это просто конец света, потому что это для них двойное, тройное предательство. Чтобы не умереть от горя, они максимально закрываются в себе и говорят, что им не больно. И они действительно перестают чувствовать сами и становятся не чувствительны к боли других.

http://takiedela.ru/2016/09/priemnaya-semya/

Опустим грустную неофициальную статистику о судьбах детей после воспитания в неестественных условиях «инкубатора для детей» и поговорим о нежелании подростков идти в семью.

Действительно, подростки часто отказываются сниматься в видеоанкетах фонда «Измени одну жизнь».



Этот чудесный Саша согласился сняться в фильме, а потом отказался идти в приемную семью, которая очень хотела его принять

Почему так происходит

Главная особенность подросткового возраста — желание независимости. В этом возрасте все дети пытаются вырваться из-под влияния взрослых. А тут подростку предлагают чужих людей считать своей семьей, жить по чьей-то указке. Пугающая неизвестность. С большой долей вероятности он скажет «нет».

Возможно от подростка уже отказывались, например, кровная бабушка или приемная семья отдали ребенка обратно в детский дом. По статистике больше половины вторичных отказов происходит при так называемой родственной опеке. Но вне зависимости от того, кто отдал его обратно в детский дом, ребенок (как и любой человек, от которого отказались) получает серьезную психологическую травму, после которой «попробовать еще раз» очень сложно. А поскольку после 10 лет ребенок имеет право отказаться идти в приемную семью, именно это он и делает.

Семьям, которые хотят принять подростка, специалисты по семейному устройству часто рекомендуют «гостевой режим», то есть временное пребывание ребенка в семье, на выходных или школьных каникулах.

О том, как оформить гостевой режим, можно почитать в нашей инструкции: «Как взять ребенка из детского дома в гости на выходные или каникулы».

К сожалению, в списке необходимых документов для оформления гостевого режима (в отличие от опеки и усыновления) нет сертификата о прохождении школы приемных родителей. Хотя лучше пройти школу, чтобы не удивляться проблемному или необычному поведению ребенка и правильно на него реагировать.

Что нужно сделать

Специалист по семейному устройству и приемная мама шести детей Ирина Гарбузенко считает, что в разговоре с подростком, которого вы хотите принять в семью, нужно обсудить каждый из его возможных страхов:

1) Страх неизвестности преодолевается, если вы подробно расскажете ребенку о своей семье, о том, как устроен ваш быт, как вы проводите свободное время. Можно показать фотографии, пригласить в гости.

2) Страх быть неуспешными в новой семье. Даже если у вас по три высших образования, дайте понять ребенку, что если он захочет быть поваром, вы не будете стараться его переделать, перекроить. Ребенку важно услышать, что вы хотите принять в семью именно его, а не идеальный образ или «материал» для усовершенствования. Это будет основой доверия и фундаментом для развития взаимоотношений.

3) Страх навсегда порвать с прошлым, обрубить корни — это страх ребенка, что например, бабушка, которая один раз навестила его 5 лет назад, не найдет его в детском доме, и они больше никогда не встретятся. Или страх, что он никогда не встретится с лучшим другом, который остался в детском доме.

Что можно сделать: обещать, что бабушке дадут знать о его новом месте жительства, если она придет, можно найти ее в социальных сетях или через органы опеки. Обещать приходить в гости к лучшему другу, если ребенок этого захочет.

4) Страх оказаться под опекой у слабых родителей. Родитель обязательно должен быть в активной, «взрослой» позиции, должен стать той самой «каменной стеной» для защиты интересов ребенка. Иногда дети смотрят на притихших потенциальных родителей и отказываются со словами: «Они с нами не справятся».

5) Страх предать остальных детей, оставив их в детском доме: братьев-сестер или друзей. Тут можно объяснить, что у братьев и сестер по-отдельности гораздо больше шансов попасть в семью, и что вы со своей стороны сделаете все, чтобы не прекратить общение и постараться найти им приемные семьи.

6) Страх остаться без материальной поддержки от государства, без квартиры. Этот страх чаще всего культивируют работники детского дома, отговаривая ребенка от семьи. Нужно объяснить, что при опеке и приемной семье все льготы и право на квартиру у ребенка остаются.

Нередко бывает и так, что ребенок сначала говорит, что хочет в приемную семью, а на следующей встрече с потенциальными родителями уже отказывается. Это значит, что сотрудники детского дома или друзья отговаривают его от этого шага. Поэтому, спрашивает ли вас ребенок о чем-то конкретном, или нет, следует обговорить с ним каждый из этих пунктов.



Что думают сами подростки

В интернет-сообществе, упомянутом в начале статьи, высказывались многие родители. Одна из мам показала своей приемной дочке-подростку это обсуждение. Девочка решила написать и свое сообщение-ответ потенциальным приемным родителям. Вот оно:

«Я заметила, как часто рассуждают, что дети после 12 не хотят идти в семью. Хотят! Им это очень важно. Конечно для каждого семья это нечто свое, особенное.

Я всегда старалась работать над собой. Понимать, что у меня и как было, какие эмоции и чем вызваны. Но так делают не все. Мы все со своими ранами и язвами, но это не мешает нам жить. Меня оставили в роддоме, и до 6 лет я жила в детском доме.

Потом меня взяла в семью женщина (я думала, что это семья) и через 3 года отдала обратно в соцучреждение.

Было ли мне больно?

— Да охренеть как!

Страшно?

— Да.

Я боялась доверяться людям. Доверия не было!

Когда ребенка забирают из соцучреждения, это всегда огромный стресс, местами просто паника.

Гостевой режим, на мой взгляд, открывает кучу возможностей.

Общение днем, это еще ничего не значит. Пожить какое-то время в обстановке, где ты будешь, быть может, всегда, важно. Прочувствовать атмосферу и т.д.

Конечно, это в некоторой степени болезненно, уходить из места, где ты нужен и любим. Ну, а как иначе? Пообщались, взяли в семью, а потом ребенок ходит ошалевший от того что не знал, какой вы ночью, или утром.

Это не про: поиграли, и кинули; а про нарастание отношений, про возможность больше быть в доме.

Меня тоже звали в семью, я отказалась. И не удивительно. Ни капли не жалею. Ты живешь как привык, и тут к тебе подсылают взрослую пару, которая ищет себе ребенка. Мне повезло, что я уже имела право голоса. Я же совсем не знала этих людей! Кто они такие, чего хотят, а вдруг они будут заставлять меня убирать локти со стола!? Я же так это люблю!

У меня с ними не было никакой сцепки. Я не могла им довериться, черт! Мы даже не общались с ними! Мне просто предложили пойти к ним, а вдруг они тоже меня предадут.

Я жила в учреждении до этого года, и видела свою жизнь однообразной, никому не нужной. К нам приходили волонтеры, нас заставляли улыбаться, общаться, а мне этого было не надо. Вот совсем не надо. Какие-то экскурсии, на которые нас отправляли не по нашему желанию.

Я занимаюсь в цирковой студии — это я выбрала сама, и тренировки не прогуливаю, и там мне интересно, там я открыта, там меня понимают и слушают.

Потом я встретила Марину, и я не побежала с воплями: «вот мое счастье, забери меня в семью»! У нас потихоньку развивались отношения. Она сразу меня полюбила, а я нет, я просто сначала видела в ней друга. Потом мы начали проводить вместе выходные. Вскоре Марина изъявила желание взять на меня опеку, и я согласилась, но потом испугалась (мало времени прошло), и мы сошлись на гостевой визе.

…И общались, общались, она заботилась обо мне, и это ценно. Всегда, когда она говорила, что приедет, сдерживала обещание. Один раз не смогла, потому что заболела. И я испугалась: она меня предала, она лжет мне, ей нельзя доверять и т.д.

Мне потребовалось время, чтобы поверить в то, что она всего лишь заболела, а не предала меня.

И вот, я стала готова к опеке, и мы еле ее сделали, и я живу дома. У меня есть свои обязанности, и мы бывает ссоримся, но я верю ей, люблю ее и счастлива, что она у меня есть. Нам бывает непросто, и тогда она сажает меня на кровать, и мы разговариваем. Я верю ей. А она меня понимает, и это то, что я ценю в ней больше всего. Но это появилось не сразу, и это нормально.

Просто на мой взгляд много стереотипов о детях, живущих в детдомах. Мне очень захотелось сказать вам это».



В рамках совместного проекта с МегаФон «Будущее зависит от тебя» мы публикуем видеоанкеты подростков, которым, также как и малышам, очень нужны семьи. Не каждый может взять ребенка в семью, но каждый может дать шанс этим детям, поделившись анкетой в социальных сетях. Присоединяйтесь к проекту «Ангелы-Хранители» и помогайте детям искать своих родителей.

Если у вас появились вопросы о семейном устройстве детей из детских домов, вы можете обратиться в консультационную службу фонда «Измени одну жизнь» «Вопрос-ответ».

Вебинары про подростков:
Подростки. Как помочь семье и ребенку пройти переходный возраст
Подросток в приемной семье: к чему быть готовым. Гостевой режим: «за» и «против»
Психологические и физиологические особенности развития подростков. Особенности поведения приемных детей в семье

Записаться на Skype консультацию для приемных родителей к Ирине Гарбузенко и Дине Магнат можно здесь.

Чем старше ребенок, тем сложнее довериться, принять как данность, что вот этот взрослый теперь - твой, и он будет с тобой, он берет за тебя ответственность и можно выдохнуть.
Этого опыта не было, или был травматичный, когда брали - а потом разжимали руки, бросали. Как у нас, несколько раз возвращение обратно в систему. И полный отказ идти потом к кому бы то ни было.

На форумах часто читала - ну, этот не хочет в семью, предложите другому, кто готов и ценит. Да ведь нуждается-то в семье и тот, кто не готов! Нужно, жизненно нужно получить новый опыт - что за тобой пришли, именно за тобой, не вообще за ребенком, не по запросу семьи. Понимание этого растапливает неготовность льдышка за льдышкой.

И да, сперва ребенок может хвататься за понятное, за привычное, за материальное, как единственную гарантию любви и заботы. За, условно говоря, айфон.
У нас не было так, но и так случается, и это совсем не вина ребенка, а просто известные ему вещи. Кочки в болоте.

И никакая взаимность сначала просто не важна.
Это задача - выращивать привязанность. Давать ей место, обеспечивать полив, подкормку, давать ей шанс вырасти. Она может вырасти где угодно - если ей помогать. (А может и не вырасти вообще, если нечем, конечно). Но это не отношения равных: полюбим друг друга - не полюбим. Это создание взрослым пространства, где ребенок может наконец спокойно сесть на устойчивое под теплой крышей, и тогда ростку привязанности будет где прорасти.

Ребенок не может и не должен решать, это не его прерогатива. (Хотя по закону он обязан написать согласие. И это огромная большая тема для манипуляций и в общем-то дополнительного шатания картине мира, как по мне).
Ребенок может сделаться готовым - увидев, что вы заботитесь о нем постоянно, что это та земля, на которой он может стоять, опираться, которая не уходит и не дрожит, которая питает.
Тогда изменения будут, тогда ему будет проще.
Но никакой один опыт заботы не перекрывает все, и проверки будут, и это нормально - как щупать почву ногой. Кидать камни. Болото или нет? Мираж или нет?
Это нормально все. И это именно и свидетельствует о нормальности.

А чтобы достало сил выруливать в нужный курс, в отношениях ваших важно то, что чувствуете вы, и не столько любовь (хотя она помогает, как масло скольжению) - сколько понятность.
Я недавно села, подумала и поняла, что у меня не было вопросов ни по какому из аспектов дочкиного поведения. Далеко не все они меня радовали, еще бы! - но все были и есть понятны. Ясны.
Вот если понятно - и если видишь, что ага, вот у меня есть чем это усвоить и переработать, чем на это изнутри отвечать. Чем это кормить. Тогда да.
У вас этот питомец "выживет", вы его прокормите. Питомец - ваша семья.
Если нет, непонятно, слишком много сил требуется на каждое, просто из последних идет - тогда нет. Не хватит сил прокормить. Тогда закончиться плохо может, для вас, для ребенка (что синонимы, если вы будете исчерпаны, для ребенка не будет в этом ничего хорошего по умолчанию).
http://forum.littleone.ru/showpost.php? ... ostcount=7

В своих фантазиях, я гуляла по парку с дошкольником, а лучше двумя, кормила уточек, лепила куличики, рассказывала все обо всем, млела от обхвативших меня за шею детских ручонок и умильного "мамочка" и читала на ночь сказки.
А еще через 1,5 месяца мы летели за девочкой-подростком, просто посмотрев короткое видео и несколько фоток. Если бы мне кто-то сказал, что я могу влюбиться в ребенка по фото, я бы покрутила пальцем у виска. Знаю, читала, есть много родителей, которые могут. Я не могу - не столь романтична. И тем не менее - это была любовь с первого взгляда. Я не знаю, что сыграло свою роль - лучистые глаза дочери и улыбка, которая озаряла светом не только лицо, но кажется всю ее целиком; образ амазонки - спортивная, задорная и явно неглупая девочка; отсутствие фантазий про то, как "вырасту и стану президентом" (я трудно переношу, когда подростки плохо соотносят свои способности со своими мечтами); феноменальная похожесть на мужа. Мы просто переглянулись с мужем после просмотра фоток и видео и сказали друг другу какую-то банальность: "А что, хорошая девчонка, почему бы и нет. Давай?"...
Помню, как безмолвно молилась перед вылетом: "Господи, дай мне мудрости понять, если это мое. Не запутаться в логичных основаниях, не отказаться из ложного страха".
Четыре месяца дома. "Медовый месяц" у нас так и не случился, обе изрядно темпераментные и настойчивые, мы спорили с дочкой почти с первого дня, иногда у меня сдавали нервы, и я орала. Остынув и видя ее потерянный вид, шла мириться. То, что я при этом не считала себя неправой, роли не играло. Она наша дочь, и мы не можем долго быть в ссоре. А приходить первой, даже будучи виноватой и признавая это, в первое время дочка просто не умела. Муж жалел обеих и всегда выражал надежду, что мы помиримся. Это очень поддерживало.
У нас адаптация. Тяжелая? Пожалуй, нет. Во всяком случае многие истории мам с маленькими детками приводят меня в гораздо больший ужас и трепет, чем наша повседневность. Но при этом иногда я как любая мама впадаю в состояние, "то ли удавить, то ли удавиться".
И да, мы гуляем и любим кормить уток. Валять дочь в сугробах и кидаться снежками - одно удовольствие. Вместо куличиков мы можем вместе готовить. Чтение на ночь - обязательный ритуал, просто вместе сказок у нас фантастика и фэнтези, а вместо мультиков хорошие фильмы и ненавистные мне, но любимые дочерью ужастики (эту "каторгу" отрабатываем с мужем по очереди). Проблемы со школой и прочими организационно-бытовыми вопросами оказались вполне решаемы, не могу сказать, что мне удается постоянно открывать дочери чудный новый мир - у нее не столько познавательных интересов, но все-таки довольно регулярно рассказываем друг другу что-нибудь новенькое. Мне не шепчут на ухо умильно "мамочка", а в пылу ссоры могут орать: "Ты можешь быть как нормальная мать (и я понимаю, что все-таки мать, блин, а не наставник и уж точно не подружка)!". Она спит, разметавшись по подушкам, и я привычным уже жестом поправляю одеяло, вглядываюсь в лицо, тихонько целую в макушку и вдыхаю привычный и родной запах. Она наша дочь.
Как большинство родителей подростков, я боюсь не успеть - не успеть чему-то научить, не успеть вовремя прийти на помощь и защитить. Периодически, как многие мои подруги, имеющие кровных детей такого же возраста, думаю, что живу с неандертальцем и что кто-то подменил ту хорошую, разумную девочку, с которой я разговаривала буквально вчера. И как, наверно, все родители, я люблю свою дочь.
"А ты не боишься, что она тебя никогда не полюбит?"- иногда спрашивает меня кто-нибудь из знакомых. Я улыбаюсь и думаю про себя: "Мы рискнули ради своей дочери тем, что внесли в свою жизнь новое. Наша жизнь просто стала разнообразнее. Она отказалась ради возможности поехать с нами от всего: от привычных взрослых, друзей, знакомой школы, родного города. Отказалась, понимая, что если с нами не сложится, ее жизнь рискует стать адом, адом из которого нет выхода, не к кому бежать, некуда идти. Можно ли больше довериться? Я вспоминаю, как она в последнее время приходит делиться своими горестями, как неуклюже пытается меня пожалеть, когда мне плохо, как, не замечая, копирует какие-то мои жесты и словечки. Нет, мне не страшно".
Самое трудное в нашей жизни - это маленький опыт совместности. Приемные родители, чьи отношения начались с раннего возраста, к подростковому обычно уже могут на что-то опереться: "вот у нас было то-то и то-то, и мы вот так справились, а деть наш может вот так-то и так-то." Но постепенно с каждым новым делом, разговором, ссорой та хрупкая стеночка нашего совместного прошлого, на которую раньше не то, что облокотиться было нельзя, дыхнуть было страшно, становится прочнее.
Я не думаю, что стоит кого-то агитировать брать подростков в семью. Каждый взрослый имеет право на такое родительство, о котором он мечтает, к которому готов. Мне просто хотелось рассказать, что жизнь с приемным подростком - может быть просто жизнью с подростком и вполне себе может доставлять удовольствие.

* Ребенок делает все назло или же совсем ничего не делает, что требуют от него родители и учителя.

*

* Не выполняет обещания, объясняя «я забыл», «я не знал, что это нужно сделать сейчас», «я не думал, что это важно», « я думал, что это несерьезно».
*

* «Не слышит», что его просят.
*

* Прокрастинирует, всегда опаздывает или забывает выполнить что-то (домашнее задание).
*

* Демонстративно делает, что его попросят, плохо или неэффективно.
*

* Может заниматься своими обязанностями по дому бесконечно долго. Например, убирать комнату целый день, отвлекаясь на рисование, книги, поделки или мечтания.
*

* Его бесполезно наказывать, потому что он просто терпеливо переносит наказание, а потом принимается за старое.
*

* Все разговоры и нотации спокойно выслушиваются, но не оказывают ровно никакого эффекта на поведения ребенка.
*

* Разговор по душам всегда оканчивается родительским чувством того, что он мучает несчастного ребенка и, вообще, ведет себя неадекватно.
*

* В процессе обсуждения проблемы ребенок просто уходит из дома или запирается у себя в комнате.
*

* Ведет себя подросток так, как не нравится родителям или явно их беспокоит. Например, демонстративно носит неподобающую одежду или очень громко включает музыку.
*

* Дети не берут ответственность за свои поступки. У подростка в его проблемах всегда виноват кто-то другой.
*

* Отказывается решать свои проблемы.
*

* Ребенок мстит за неудобства, которые ему причиняют родители.
*

* Такие дети совершенно не ценят старания родителей и всегда дают понять, что родитель старается недостаточно хорошо. Можно было бы сделать или купить что-то и получше.



Самое примечательное, что родители оказываются совершенно безоружными перед такой ситуацией. Они начинают читать книги, как общаться с чадом, на какие темы говорить, как стать своему ребенку другом, какие приемы применять. После применения всех доступных способов родители понимают, что они неэффективны. Разговор поворачивается так, что мать и отец чувствуют вину, за то, что «упустили время», воспитывали ребенка не так, как надо, не построили доверия. Они пробуют еще и еще, и все безрезультатно. С ребенком даже не получается нормального конфликта. Он только вздыхает, смотрит пустыми глазами, попрекает вмешательством в его жизнь, говорит «ты опять пристаешь ко мне» и т.п. Со временем родители уже боятся предпринять хоть какой-то шаг в разрешении проблемы со своим чадом, чтобы не сделать еще хуже.

Пассивно-агрессивное поведение закладывается еще в детстве. Одна из причин – родители не показывают гнев или неудовольствие во время конфликта. Часто это делается потому, что они опасаются травмировать психику ребенка.


Нередко во время конфликта их поведение вроде бы изменяется даже в лучшую сторону. Они подчеркнуто вежливы и внимательны, обозначая себя, как хорошую сторону в конфликте. В другом случае, они сами демонстрируют пассивную агрессию. Запираются в комнате или на кухне, дуются друг на друга, специально делают друг другу назло, ранят чувства другого через поведение или устраивают многодневный бойкот. Для ребенка такое поведение становится нормой решения конфликтов.

Второй важный фактор в развитии этого поведенческого типа – лишение возможности делать ребенку что-то самому. Родитель постоянно перехватывает инициативу. Мать и отец догадываются о том, что у ребёнка проблемы по его грустному виду или надутым губам, и тут же бросаются их решать сами.

Часто в семьях с пассивно-агрессивным ребенком нет последовательного воспитания. Ребенка наказывают за проступок, а затем родители испытывают стыд за свое поведение. Потом они откупаются покупкой чего-то значительного. Ребенок усваивает правило: если ему причиняют неудобства, или он испытывает отрицательные эмоции, даже если он виноват, окружающие должны за это рассчитаться с ним. И вообще, он бедный и несчастный, а все вокруг злодеи.

В настоящее время родители стремятся обеспечить ребенка всем самым лучшим. Лишь бы он был не хуже, чем другие. Ребенок знает, что бы он ни вытворил, как бы он себя ни вел, он все равно рано или поздно получит все, что хочет. Кроме того, родители в таких семьях очень часто поддаются на выпрашивания подростка каких-то благ. Ребенок может «ныть» не только часами, но и неделями, давя на совесть и манипулируя виной родителей. И родители, в конце концов, сдаются. Не у всех подростков развивается данный тип поведения только от плохого воспитания. Дети с синдромом Аспергера склонны к нему. Они не очень хорошо осознают нюансы, и социальный аспект поведения в обществе и перед острыми конфликтами пасуют, предпочитают просто удалиться от стресса интенсивного общения.


Что можно делать родителям?

Сразу нужно отметить, что повернуть недовольство ребенка в другое русло не такое уж простое дело. Конечно, чем раньше родители заметят такое поведение, тем лучше. Ребенок гораздо легче воспринимает и усваивает другие принципы взаимодействий с окружающими, чем подросток или взрослый. Но начинать никогда не поздно. Ребенок растет, и этот тип взаимодействия может закрепиться. Он очень вредит семейным и профессиональным отношениям. Далеко не все люди готовы читать книжки, как найти подход к пассивно-агрессивному человеку.

1. Необходимо перейти в общении с ребенком на «я-послания». Говорить о том, что я делаю, что я чувствую, а не то, что делает он и вообще, что делают «нормальные люди».

2. Необходимо ставить перед ребенком конкретные и четкие цели, избегать размытых заданий типа «приберись в доме». Ребенок должен четко услышать, что от него ждут: «Вымой пол во всех комнатах, под кроватью тоже, пропылесось и помой посуду».

3. Надо быть готовым настаивать и проверять, что делает ребенок, когда вы его о чем-то просите. Не надо «стоять над душой» или «читать морали». Просто регулярно возвращать его внимание к его заданию.

4. Перестать самим демонстрировать манипуляции в общении и пассивно-агрессивное поведение.

5. Избегайте дискуссий и разговоров по душам, касающихся пассивно-агрессивного поведения. Ум пассивно-агрессивной личности довольно изворотлив, и вы останетесь в проигрыше. Только четкие требования и констатация фактов.

6. Ознакомьте ребенка с понятием пассивно-агрессивного поведения и обращайте его внимание, когда он применяет данные тактики. Подростки не любят быть предсказуемыми и пойманными за руку на манипуляциях. Но делать это нужно без драм и скандалов.

7. Не принимайте оправдания типа «забыл» и «не понял». Главное - не сделал - и это плохо.

8. Поддерживайте и стимулируйте проявления самостоятельности и принятие самостоятельных решений.

9. Не давайте ему играть роль жертвы и не принимайте на себя роль мучителя. Пассивная агрессия - все же, агрессия и вид эмоционального насилия.