Долгое время шаровиптерикс оставался единственной «ногокрылой» рептилией, известной ученым. Но новый век принес новые кости: в позднетриасовом местонахождении Красеюв – бывшем глиняном карьере в районе одноименной деревни в Польше – обнаружены останки его родственника. Рептилия получила имя Ozimek volans – род назван в честь располагающегося поблизости города Озимека, а видовой эпитет означает «летучий».



Ozimek volans, озимек летучий. Фото: Krzysztof Stypułkowski.


Первые косточки животного были отрыты в августе 2001 года – это были маленькие шейные позвонки. В последующие годы нашлись и кости передних конечностей – длинные, тонкие и полые. Поначалу палеонтологи под руководством профессора Польской академии наук Ежи Джика думали, что они принадлежат какому-то птерозавру, причем это могли быть древнейшие известные птерозавры – местонахождение датируется возрастом 230 млн лет. Но находка фрагментов черепа в 2010 году и множества других костей заставили пересмотреть эту точку зрения.

В настоящее время у специалистов на руках имеются несколько скелетов озимека разной степени сохранности, включая останки, которые были, вероятно, отрыгнуты или испражнены каким-то хищником. Ни один из скелетов не полон, зато по частям можно составить представление о том, как мог выглядеть целиковый озимек: в наличии неполный, но зубастый череп, позвонки от шейных до хвостовых, ребра, кости конечностей и их поясов. Следов перепонки на костях нет, но длинная шея (почти такая же, как туловище), а также характеристики и пропорции костей конечностей (передние – 15 см, задние – 23 см) очень уж напоминают таковые шаровиптерикса.

Только польская рептилия в несколько раз больше кыргызской! Шаровиптерикс был крошкой – около 20 см в длину вместе с длиннющим хвостом. Озимек же достигал 40 см от кончика мордочки до основания хвоста – а уж насколько длинным был его хвост, сложно сказать, от него осталось лишь основание. Наверняка тоже длинный был. Это одно из самых крупных летающих позвоночных триасового периода, отмечают ученые. И одно из самых древних – возможно, они с шаровиптериксом были современниками, однокашниками.



Озимек летучий (по центру) в сравнении с шаровиптериксом удивительным (правее) и рукозавром человеческим (левее). Иллюстрация: Joschua Knüppe.
Своим озимеком польские ученые пополнили семейство Sharovipterygidae, до сих пор включавшее в себя всего один вид. Шаровиптеригиды относятся к проторозаврам, которые в свою очередь относятся к архозавроморфам, сестринской группе для архозавров (вот сюда-то и входят птерозавры, а также динозавры, птицы и крокодилы). Помимо шаровиптеригид к проторозаврам причисляют древесных дрепанозавров и полуводных танистрофеев. Авторы описания отмечают некоторые сходства между озимеком и танистрофеями – в частности, у них у всех длинные шеи, хоть рыбу уди.

Конкретно озимеки, с их плотно упакованными коническими зубами, вероятно, были хищными или всеядными животными. Входила ли в их рацион рыба? Кто знает. Отложения, в которых нашли его кости, сформировались на дне древнего лесного озера, но он мог туда просто упасть, плохо спланировав свое планирование. В основном же озимеки перелетали с дерева на дерево – охотились на насекомых или спасались от хищников. Или просто парили ради удовольствия – в Польше в те времена стояла приятная субтропическая погода.

Чтобы добраться до этого результата, нужно немало времени. У венгерских исследователей основное время ушло на то, чтобы научить собак лежать неподвижно в аппарате МРТ. Уважаемый читатель освобождается от этой адовой работы, зато ему придется потратить несколько лишних минут на знакомство с предысторией вопроса.

Итак, 1861 год. Французский хирург и анатом Поль Брока вскрывает мозг пациента, которого персонал больницы называет просто «Тан» — это единственный членораздельный слог, который бедолага был способен произнести. Кроме того, у него была парализована правая часть тела. Брока обнаруживает в левом полушарии мозга Тана здоровенную кисту. Потом — еще полдюжины схожих случаев: правосторонний паралич, нарушение речи, повреждение левого полушария. Брока приходит к выводу, что именно в левом полушарии человеческого мозга находятся зоны, критически важные для речи. Первую из этих зон так и назвали — зона Брока, а потом неподалеку обнаружили зону Вернике и всякие другие хитрые зоны**, без которых люди никак не могут нормально пользоваться человеческим языком.

Девять лет назад появилась забавная работа: оказывается, собаки виляют хвостом асимметрично, причем выбор правого или левого уклона зависит от собачьих эмоций. Если они видят что-то приятное, к чему хочется подбежать или даже игриво куснуть (например, кошку или хозяина), хвост отклоняется вправо. При виде объекта, внушающего угрозу (большой-пребольшой собаки), хвост сильнее виляет влево. Кто-то назовет это примером дурацкой и бесполезной науки, кто-то — первым свидетельством асимметрии собачьего мозга.

Прошли годы, а в далекой Англии тем временем зоопсихологи развлекались опытами на собаках. Собаку помещали посередине между двумя людьми и проигрывали ей записанную заранее фразу: «Ну, давай же!» Когда фраза произносилась механически, по слогам, с четкой артикуляцией, собаки поворачивали головы направо (похоже, у них активизировалось левое полушарие). Когда же фраза произносилась с подчеркнутой интонацией, голова чаще поворачивалась налево.

Примерно в это же время, в 2014 году, главные герои нашего рассказа — венгерские нейрофизиологи — как раз закончили свою дрессировку. Их собаки насобачились спокойно лежать в МРТ-сканере и не выскакивать оттуда без команды. Теперь можно было посмотреть, что творится у них в мозгу. Собакам проигрывали разные звуки, в том числе собачий лай и человечью речь. Результат был таков: в мозгу собак есть центры распознавания голоса, причем они находятся примерно там же, где и у людей, в передней темпоральной доле.

И вот, наконец, настала очередь той работы, ради которой пишется эта заметка. По сути дела венгры скомбинировали методику английских исследователей — произнесение фраз с подчеркиванием интонации или с артикулированием слов — и преимущества своей лаборатории: МРТ-сканер и свору собак, которые его не боялись. Фразы были двух типов: понятные всем псам «Молодчина», «Умная собака» и «Ну вот, хорошо», а также не понятные без контекста никому на свете «как будто», «тем не менее» и «вот такой». На венгерском все это звучит божественно.

Эти фразы могут быть произнесены с ласковой интонацией, а могут — совершенно бесчувственно. Именно такие упражнения и проделывали исследователи со своими заключенными в томограф собаками. И вот результаты: когда звучали понятные собакам слова поощрения — про молодчину и умную собаку, — активизировалось левое полушарие. С какой интонацией они говорились, совершенно не важно. Когда звучало что-то там непонятное, но с теплом и лаской в голосе, — зажигалось правое полушарие. А когда добрые слова и говорились по-доброму, вдобавок к обоим полушариям активировались и зоны вознаграждения (они же «первичного подкрепления») , — это, кстати, то самое, что изучал некстати попавший автору на язык академик Павлов). Если слова были не те, интонация не та или вообще звучало механическое бессмысленное «как будто», реакция зон вознаграждения была значительно слабее.

Что все это значит? Во-первых, это значит, что зоны, отвечающие за распознавание речи (по крайней мере некоторые), в мозгу собаки и человека совпадают. Откуда следует, что они сформировались миллионов за сто лет до того, как возникла собственно речь. Более того, все это время они явно выполняли сходную функцию, раз уж собакам так легко оказалось приспособить их именно для коммуникации с людьми.

Во-вторых, существовала такая красивая гипотеза, что якобы дифференцировка полушарий человеческого мозга на «эмоциональное» и «рациональное» возникла одновременно с изготовлением орудий: в левой руке наши предки держали большой камень, а в правой — маленький, которым колотили по большому с определенной целью, оттуда все и пошло. В подробности вдаваться уже не хочется, потому что, если у собак функции полушарий распределены так же, этой гипотезе пора окончательно отправиться в утиль.

Истоки нашего мышления надо искать не у австралопитеков, а у куда более древних зверей. Общий предок человека и собаки, то есть приматов и лавразиотериев, по совместительству еще и общий предок большинства плацентарных млекопитающих, кроме горстки весьма экзотических тварей. И если окажется, что и у слона, и у кенгуру с утконосом полушария специализированы так же, это значит, что вот эта наша знаменитая способность к овладению языком родом из мезозоя. Долго же мы готовились к тому, чтобы проявить такие врожденные задатки.

Авторы работы так далеко не заглядывают. Они предлагают для начала проверить волков. Возможно, говорят они, выделение в мозгу собак «речевой зоны» — недавняя адаптация к сожительству с человеком. С этого мы и начали: ученые продвигаются в своих исследованиях раздражающе медленно, особенно если для этого приходится учить волка смирно лежать в томографе. Зато с результатами уже не поспоришь.

И вот что еще важно сказать: никакой «зоны Брока» — той самой, которая позволяет людям пользоваться языком в высоком смысле Ноама Хомского, — у собак, скорее всего, нет. Мой личный опыт наблюдения за барбосами подсказывает, что понимают они отдельные слова, а никак не грамматику. Моя собака, например, плохо реагирует на слово «шапка», потому что идея пустить мерзавца на изготовление меховой шапки высказывалась в контексте нежелательных поведенческих паттернов. Если о шапках говорят в каком-либо ином контексте, он не способен уловить разницу и все равно поджимает хвост.

Впрочем, ученым предстоит поставить пару-тройку опытов, чтобы подтвердить — или опровергнуть — это мое наблюдение. А о том, что собаки все же не люди, мы знаем и без них.